Песнь Вторая
Рост Пламени

Страна гор и просторные, залитые солнцем равнины,
И реки-гиганты, шагающие к обширным морям,
Поле творения и духовной тиши,
Молчание, поглощающее действия жизни в глубины,
Мысли трансцендентальный подъем и прыжок к небу,
Размышляющий мир1 мечтаний и транса,
Наполненный самыми мощными трудами человека и Бога,
Где Природа Божества грезой казалась
И красота, грандиозность и грация имели свой дом,
Детству инкарнировавшего Пламени дали убежище.
За нею присматривали тысячелетние силы,
И глубокие божества грандиозного прошлого
Глядели на нее и видели приход божества будущего,
Словно этот магнит их силы незримо притягивал.
Земли размышляющая мудрость говорила ее безмолвной груди;
Поднимаясь с последних вершин разума соединиться с богами,
Делая блестящие мысли земли трамплином,
Чтобы нырнуть в космические шири,
Знание мыслителя и провидца
Незримое видело, немыслимое мыслило,
Распахнуло огромные двери незнаемого,
В бесконечность горизонты человека открыло.
Безбрежный размах был придан действиям смертного,
Красота и искусство поднялись из глубин человеческих,
Душа и природа в благородстве соперничали.
Этика настраивала человека имитировать небо;
Гармония тонов богатой культуры
Рафинировала чувство, его увеличив богатства,
Чтобы слышать неслышимое и видеть невидимое,
И учила душу парить над вещами известными.
Вдохновляя жизнь ее границы превзойти и разрушить,
Стремясь к незримому миру Бессмертных.
Покидая земли безопасность, пробуя крылья Разума,
Несла ее выше полей мысли исхоженных,
Пересекая мистические моря Запредельного,
Чтобы на орлиных высотах жить близко к Солнцу.
Там Мудрость сидит на своем вечном троне.
Повороты всей ее жизни вели ее к символическим дверям,
Открывающимся к тайным Силам, что ей были родственны;
Адепт истины, посвященный в блаженство,
Мистический семинарист в школе Природы учился,
Осознавая чудо сотворенных существ,
Она положила тайны глубокого размышления своего сердца
На алтарь Удивительного;
Ее часы были ритуалом в безвременном храме;
Ее действия стали жертвоприношения жестами.
Облаченное в ритм высших сфер,
Слово использовалось как священное средство
Для освобождения заточенного духа
В общении с его друзьями-богами.
Или оно помогало ковать новые экспрессивные формы
Того, кто в сердце жизни трудится,
Некой Души незапамятной в существах, в человеке,
Искательницы неведомого и нерожденного,
Несущей свет из Несказанного,
Чтоб сорвать вуаль последних мистерий.
Напряженная философия земле на небо показывала
И на широком, как космическое Пространство, фундаменте
Поднимала земной ум к сверхчеловеческим высям.
Превосходя линии, что радуют внешнее зрение,
Но скрывают облик того, кто живет у скульптуры внутри
И сконцентрированное чувство раскрашивает
На неподвижной границе внутреннего видения,
Обнаруживала фигуру незримого,
В форме раскрывала все значение Природы
И Божество в теле улавливало.
Архитектура Бесконечного
Здесь свои внутренне размышляющие формы раскрыла,
Плененные в широком полотне парящего камня:
Музыка вниз несла небесные стремления, песня
Держала поглощенное сердце в восторженные глубины погруженным,
Соединяя человека с космическим криком;
Интерпретирующие мир движения танца
Формировали идею и настроение в ритмичном качании
И позе; искусные детали тонкими линиями
Увековечивали память сладкого мига
Или показывали в резном изгибе, назначении чаши
Образчики незримого, в основе лежащие:
Поэмы в обширном броске, как движение миров,
И ритмы, нарастающие океаническим голосом,
Переводимые грандиозностями, запертыми в сердце Природы,
А сейчас брошенные в наполненное великолепие речи
Возвышенность и красота ее форм,
Страсть ее моментов и ее настроений,
Поднимающих человеческое слово ближе к божественному.
Глаза человека во внутренние царства могли заглянуть;
Его испытующий взгляд раскрывал закон чисел
И упорядочивал движение звезд,
Наносил на карту зримое оформление мира,
Исследовал процесс своих мыслей или чертил
Теоретические диаграммы жизни и разума.
Все это она поглощала как своей натуры питание,
Но одно только это не могло наполнить ее широкую Самость:
Человеческий поиск ограничен его достижениями,
Ей они казались великими, азартными,
Ранними ступенями открывающего юного духа,
Который не видит еще своим собственным светом врожденным;
Который ударял вселенную пробующим стуком
И стремился найти истинного разума пророческий жезл;
Там был рост к бесчисленным сторонам,
Но еще без широчайшего зрения души,
Еще без безбрежного, непосредственного и прямого касания,
Еще без мудрости и искусства Богов.
Безграничное знание, более великое, чем мысль человека,
Счастье слишком высокое для сердца и чувства,
Что заперты в мире и по свободе томятся,
Она в себе ощущала; будто ожидая формы,
Он смотрел, что за объекты вокруг, чтобы расти,
И искал натуры достаточно сильные, чтобы сносить не отшатываясь
Великолепие ее прирожденной царственности,
Ее величие, ее сладость, блаженство,
Ее силу владеть, ее обширную способность любить:
Земля для переправы через брод сделала камень, чтоб завоевать небо,
Душа смотрела за ограничивающие границы небес,
Встречала великий свет из Непознаваемого
И грезила о сфере трансцендентального действия.
Универсального Себя во всем сознавая,
Она повернулась к живущим сердцам и человеческим формам;
К ее души отражениям, к двойникам, к дополнениям,
Закрытым удаленным частям ее существа,
Отделенным от нее стенами тела и разума,
Но к ее духу привязанных божественными узами.
Преодолевая оборону, носящую маску, и незримую изгородь,
Уединенность, что душу от души отделяет,
Она хотела обнять все одним безмерным объятием,
В котором она могла бы поселить всех живущих существ,
Поднятых в великолепную точку зрящего света
Из несознательной расщелины густой разделения,
И сделать их едиными с Богом, с миром, с собою.
Только мало кто на ее зов откликался:
Еще меньше кто скрытую божественность чувствовал
И старался соединить то божество со своим собственным,
Приближаясь с неким родством к ее высям.
Поднятые вверх к светящимся тайнам
Или осознавая какое-то великолепие, скрытое свыше,
Они подпрыгивали, чтобы найти ее в миг вспышки,
Замечая свет в небесной обширности,
Но не могли сохранить способность и видение
И назад падали, в тупой ординарный тон жизни.
Разум, на эксперимент небесный отваживающийся,
Растя к некой обширности, которую близко они ощущали,
Пробуя границу неведомого пылким касанием,
Они все еще были заточены человеческой плотью:
Они не могли следовать ее неутомимому шагу;
Слишком нетерпеливая, малая для ее широко шагающей воли,
Слишком узкая, чтобы смотреть нерожденной Бесконечности взглядом,
Их природа уставала расти к вещам слишком великим.
Ибо даже партнеры ее мыслей близкие,
Которые могли к ее лучу гулять ближе всех,
Поклонялись силе и свету, которые они в ней ощущали,
Но не могли с ее души меркой сравниться.
Дружелюбная, но слишком великая, чтобы целиком узнанной быть,
Перед ними она проходила к более великому свету,
Их поводырь, королева их душ и сердец,
Их груди близкая, но божественная и далекая.
Восхищенные и изумленные, они видели ее большие шаги,
Пробующие богоподобным натиском или прыжком
Высоты для их человеческого роста слишком далекие,
Или с медленным, великим, многосторонним трудом
Продвигающиеся к целям, ими едва постижимым;
Но принужденные стать ее солнца спутниками,
Они двигались, не способные отказаться от ее света,
Жаждая, они хватались за нее руками протянутыми
Или шли, спотыкаясь, по ею проложенным тропам.
Или, стремясь своими самостями жизни и плоти,
Они цеплялись за нее для опоры их сердца и пищи:
Они не могли остального увидеть в видимом свете;
Смутно они ощущали ее внутреннюю мощь.
Или, связанные чувствами и стремящимся сердцем,
Обожая человеческой мутной любовью,
Они не могли ухватить дух тот могучий
Или измениться близостью, чтобы стать как она.
Некоторые чувствовали ее душами и с ней трепетали;
Величие чувствовалось близко, но по за пределами хватки ума;
Видеть ее было к обожанию призывом,
Быть близко к ней давало высокого общения силу.
Так люди поклоняются богу слишком великому, чтобы его знать,
Слишком высокому, слишком широкому, чтобы носить ограничивающую форму,
Они ощущают Присутствие и повинуются мощи,
Обожают любовь, чей восторг проникает им в грудь;
Следуют пылу божественному, оживляющему сердца удары,
Закону, возвеличивающему сердце и жизнь.
Открыт для дыхания новый, более божественный воздух,
Открыт человеку более свободный и счастливый мир:
Он видит ступени высокие, взбирающиеся к Себе и к Свету.
Ее божественные части звали верность души:
Душа видит, она чувствует и божество знает.
Ее воля влияла на натуры их действия,
Ее сердца неистощимая сладость сердца их манила,
Они любили существо, чьи границы их границ были больше;
Ее меры достичь они не могли, но ощущали ее прикасание,
Отвечая ответом цветка солнцу,
Они себя ей отдавали и больше не спрашивали.
Более великую, чем они сами, слишком широкую для их кругозора,
Их умы понять не могли, ни узнать целиком,
Их жизни ей отвечали и двигались по ее слову:
Они чувствовали божество и слушались зова,
Отвечали ее руководству и ее работу делали в мире;
Их натуры, их жизни двигались, ею принуждаемые,
Словно правда их собственных более обширных самостей
Принимала аспект божественности,
Чтобы их поднять за пределы их земного естества.
Они ощущали, что более обширное будущее их прогулку встречает;
Она держала их за руки, она выбирала им путь:
Они были движимы ею к великим вещам неизвестным,
Вера вела их и радость себя ощущать, принадлежащими ей;
Они жили в ней, на мир ее глазами смотрели.
Некоторые поворачивались к ней против своих природных наклонностей;
Разрывались между удивлением и мятежом,
Притягиваемые ее красотой, подчиненные ее волей,
Захваченные ею, владеть ею старались,
Нетерпеливые подчиненные, их связанные стремящиеся сердца,
Прижимающие крепко оковы, на которые всего больше и жалуются,
Ругали ярмо, по которому плакали бы, потеряв,
Великолепное ярмо ее красоты и любви:
Другие следовали ей со слепыми желаниями жизни
И, требуя все от нее, как от своей исключительной собственности,
Спешили захватить ее сладость, для всех предназначенную.
Как земля требует свет лишь для своей обособленной надобности,
Требуя ее лишь для своих единственных ревнивых объятий,
Они просили от нее движений, ограниченных подобно их собственным,
И на свою малость жаждали любимого отклика.
Либо жаловались, что она превосходит их хватку
И надеялись привязать ее близко веревками страсти.
Или, находя ее касание желанное слишком сильным, чтобы сносить,
Они обвиняли ее в тирании, ими ж любимой,
Сжимались в себе, как от слишком яркого солнца,
И, страстно желая великолепия, от него отрекались.
Сердито влюбленная в ее страстный сладостный луч,
Их земная слабость его переносила с трудом,
Они стремились, но от касания кричали желанного,
Не умеющие так близко встречать божество,
Нетерпимые к Силе, они не могли ее поселить.
Некоторые, против воли ее божественным влиянием ведомые,
Терпели ее как сладкие, но инородные чары,
Неспособные подняться на уровни слишком величественные,
Они стремились притянуть ее вниз, на собственную землю.
Или, принужденные сосредоточить вокруг нее их страстные жизни,
Они надеялись к человеческим нуждам их сердец привязать
Ее славу и грацию, что покорила их души.

Но в этом мира те сердца, что на ее зов отвечали,
Ни одно не могло стать ей супругом и ровней.
Тщетно сгибалась она, на них свои высоты равняя,
Слишком чист был тот воздух для дыхания маленьких душ.
Поднять эти дружеские самости к своим собственным широким просторам
Ее сердце желало и наполнить своей собственной силой,
Чтобы более божественная Мощь могла войти в жизнь,
Дыхание Божества - возвеличить человеческое время.
Хотя она склонялась к их малости,
Своими сильными и страстными руками накрывая их жизни,
С сочувствием относилась к их желаниям и нуждам,
На мелководье в толщу волн их жизней ныряла,
Встречала и разделяла их пульс горя и радости
И наклонялась, чтобы исцелить их страдание и гордыню,
Расточая могущество, что было ее на ее одинокой вершине,
Чтобы поднять на нее их стремления крик,
И хотя она вела в свою ширь их души
И молчанием своих глубин окружала,
И держала, как великая Мать свое держит чадо,
Лишь ее земная поверхность их бремя несла
И с их смертностью свой огонь смешивала:
Ее более великая самость жила одиноко, незатребованная, внутри.
Чаще в суматохе и покое бессловесной Природы
Близость она могла ощутить безмятежно одну;
Сила в ней земли субчеловеческие раздумья притягивала;
И в простор и свободный восторг своего духа
Она присоединяла пылко раскрашенные великолепные жизни
Животных, птиц, цветов и деревьев.
Они отвечали ей своим простым сердцем.
В человеке что-то смутное живет нарушающее;
Он знает, но отворачивается от Света божественного,
Предпочитая падения невежество темное.
Среди многих, кто ею привлеченным пришел,
Ни в ком она не находила партнера по своим высоким задачам,
Друга себе, свою другую себя,
Что был бы создан с ней, как Бог и Природа, единым.
Некоторые приближались, были затронуты, ловили огонь, и слабели.
Слишком велико ее требование, слишком чиста ее сила.
Так, освещая вокруг себя землю, как солнце,
Однако в своем глубочайшем небе на орбите своей далека,
Дистанция отделяла ее даже от самых близких.
Могуча, обособлена ее душа, как живут боги.
Как еще не связанная с обширной человеческой сценой,
В малом кругу юных, пылких сердец были
Ее существа ранняя школа и владения замкнутые,
Ученик в делах земной жизни,
Она учила свою небесную часть сносить его прикасание,
Довольная в своем саду богов маленьком,
Как цветок, что распускается в непосещаемом месте.
Земля вскармливала живое пламя, пока несознательное,
Но что-то глубоко шевелилось и смутно знало;
Там было движение и страстный зов,
Радужное греза, надежда золотой перемены;
Какое-то тайное крыло в ожидании било,
Растущее чувство чего-то нового и редкого,
И красота пробирались сквозь сердце Времени.
Затем ее слабый шепот ее коснулся земли,
Словно дышала нужда затаенная, которую угадывает душа;
Глаз великого мира обнаружил ее,
И удивление подало свой голос барда.
Ключ к Свету хранился в пещере существа пока что,
Солнце-слово со смыслом древней мистерии,
Ее имя бежало журча по устам человеческим,
Возвышенное и сладкое, как стих вдохновенный,
Вылетало из эпической лиры крыльев молвы
Или звенело как мысль, воспетая поэтической Славой.
Но как священного символа был этот культ.
Вызывающая восхищение, не узнанная, не уловимая для понимания,
Ее красота и пламенеющая сила били видны издалека,
Как молнии, играющие со слабеющим днем,
Слава непостижимо божественная.
Ни одного равного сердца не пришло близко, объединиться с ее сердцем,
Никакая мимолетная земная любовь ее покой не нарушила,
Никакая геройская страсть не имела силы схватить;
Ничьи глаза не требовали ее глаз отвечающих.
Сила внутри нее несовершенной плоти благоговение внушала;
Себя защищающий гений в нашей глине
В женском образе богиню угадывал
И отступал от касания, что его род превосходит,
Земная натура, связанная в узкой работе чувственной жизни.
Сердца людей влюблены в глину
И не имеют одинокого и высокого духа, который приносит
Огни-намеки из планов бессмертных,
Слишком широкие для душ, не рожденных, чтобы спариться с небом.
Всякий, кто слишком велик, должен жить одиноко.
Обожаемый, он в уединении могучем гуляет;
Тщетен труд его себе подобных создать,
Его друг - только Сила внутри.
Так было с Савитри какое-то время,
Изумляясь, все поклонялись, никто притязать не осмеливался.
Ее разум сидел высоко, свои золотые лучи изливая,
Ее сердце было переполненным храмом восторга.
В доме совершенства горела одинокая лампа,
В часовне без жрецов образ светлый и чистый,
Среди тех, кто ее окружал, дух ее жил,
Сама по себе до своего судьбоносного часа.

Конец второй песни

Песнь Третья
Призыв к поиску

Утро, что казалось нового мироздания ликом,
Несущее более великий солнечный свет, более счастливое небо,
Пришло, пылая красотою волнующей, странной,
Из неизменного истока вещей.
Древняя страсть опять новые корни пустила.
Воздух глубину неосуществленного желания пил;
Высокие деревья дрожали в ветре скитающемся,
Словно души, что трепещут в приближении радости,
И в груди зеленого таинства,
В вечно одной неутомленной ноте любви
Лирическая суматоха среди листьев звенела.
Отвернувшись от земного неясного шума,
Где мимолетные призывы и ответы смешали свой паводок,
Король Ашвапати в проблеске вслушивался
В звуки иные, чем встречаемые ухом, сформированным чувством.
В промежуточном тонком пространстве, что нашу жизнь окружает,
Не заперты были внутреннего духа двери транса прикрытые:
Недоступное уху усилие в Природе могло быть уловлено;
Сквозь этот циклический топот страстных жизней,
Сквозь глубокую насущность постоянных забот
Земли бессловесный гимн Невыразимому
Из безмолвного сердца космической Пустоты поднимался;
Он слышал подавленный голос Сил нерожденных,
Бормочущий за светящимися засовами Времени.
Могучее стремление вновь подняло свое пламя,
Что просит совершенной жизни на земле для людей
И молит об уверенности в неуверенном разуме,
О блаженстве безоблачном людским страдающим сердцам,
О воцарении Истины в мире невежественном,
О божестве, обожествляющем смертные формы.
Слово, что прыгнуло из какого-то неба мысли далекого,
Допущенное принимающим писцом в капюшоне,
Пересекло отзывающиеся эхом его мозга проходы
И оставило свой штамп на регистрирующих клетках.
"О вынуждаемая Силой, Судьбою ведомая, землею рожденная раса,
О мелкие авантюристы в мире бескрайнем,
И карликовой своей человечности пленники,
Как долго вы будете топтаться в кружащейся колее разума
Вокруг вашей маленькой самости и пустяковых вещей?
Не для неизменной малости были вы предназначены,
Не для тщетного повторения созданы;
Из субстанции Бессмертного вы были сделаны;
Быстро обнаруживающими шагами могут стать ваши действия,
Ваша жизнь - изменяющейся формой для растущих богов.
Внутри вас Провидец, могучий Творец,
Безупречная Грандиозность о ваших днях размышляет,
Всемогущие силы закрыты в клетках Природы.
Более великая судьба вас ждет пред вами:
Это скоротечное земное существо, если только захочет,
Может приспособить свои действия трансцендентальному плану.
Тот, кто сейчас в мир вглядывается глазами неведающими,
От ночи Несознания с трудом пробужденный,
Кто смотрит на образ, а не на Правду,
Те глаза может заполнить видом бессмертия.
Бог еще вырастет внутри ваших сердец,
Вы пробудитесь в воздухе духа
И ощутите крушение стен смертного разума,
И послание услышите, которое оставляет немым сердце жизни,
И посмотрите сквозь Природу вглядывающимися в солнце глазами,
И в ворота Вечности вашу раковину-скорлупку внесете.
Авторы высокого изменения земли, вам дано
Пересечь опасные пространства души
И могучей Матери, окончательно проснувшись, коснуться,
Встретить Всемогущего в этом доме из плоти
И сделать из жизни миллионнотелое Одно.
Земля, по которой ступаете вы - это край, скрытый от неба,
Жизнь, что ведете вы, прячет свет, которым являетесь вы.
Бессмертные Силы мчатся за вашими дверями пылая,
Далекие на ваших вершинах божественного песнопения звуки,
В то время как трубы мысли зовут вас самих себя превзойти,
Слышат немногие, еще меньше кто стремиться отваживается,
Волшебники экстаза и пламени.
Эпос надежды и неудачи рвет сердце земли;
Ее сила и воля ее форму и судьбу превосходят.
Богиня в сеть несознания пойманная,
Себя связавшая на пастбищах смерти, она грезит о жизни,
Сама себя пытками ада мучающая, стремится к радости
И ради надежды свои алтари отчаяния строит,
Знает, что один высокий шаг может освободить все
И, страдающая, в своих сыновьях ожидает величия.
Но смутное в сердцах человеческих поднимается пламя,
Незримый Великий здесь сидит непочтенным;
В ограничивающей форме Человек видит Высшего
Или глядит на Персону и слышит Имя.
Он поворачивает ради маленькой выгоды к Силам невежественным
Или возжигает алтарь свой демоническому лику.
Он любит Неведение, его боль порождающее.
Чары на его великолепных силах лежат.
Он потерял внутренний Голос, что вел его мысли,
И маскирующий треножник-сидение оракула
Благовидный Идол заполняет часовню чудесную.
Великая Иллюзия закутывает его в свои покрова,
Души намеки глубокие тщетно проходят,
Нескончаемая линия провидцев напрасна,
Мудрецы размышляют в невещественном свете,
Поэты ссужают внешним грезам свои голоса,
Бездомный огонь воодушевляет голос пророка.
Небес пламенеющий свет нисходит и назад возвращается,
Светлый Глаз приближается и отступает;
Вечность говорит, не понимает никто ее слов;
Судьба несогласна и отрицает Пучина;
Несознания воды бездумные блокируют сделанное.
Лишь немного приподнята Разума ширма.
Мудрец, что знает, видит, но лишь половину Истины,
Сильный с трудом взбирается на невысокие пики,
Сердца, что стремятся, даются на один час, чтоб любить, -
История недосказана, тайный Бард спотыкается, -
Боги еще слишком малы в смертных формах".
Голос отступил в свои небеса.
Но как сияющий ответ от богов,
Сквозь солнечно-яркие пространства приближалась Савитри.
Идя среди высокой подпирающей небо колоннады деревьев,
Одетая в свое платье трепетных красок,
Она казалась к вечным царствам стремящимся,
Ярко горящим факелом фимиама и пламени,
Из храма-земли с его куполом-небом
Поднятым рукой пилигрима в незримой часовне.
Так пришел дар обнаруживающего часа:
Он смотрел сквозь глубины, что интерпретируют по-новому все,
Не ограниченный сейчас глазами тела тупого,
А новоприобретенными, сквозь арку раскрытия чистого,
На этот намек мирового восторга,
На это чудо творения Артиста божественного,
Вырезанное как нектарная чаша для богов, жаждой томимых,
На это живое Священное Писание радости Вечного,
На эту сеть сладости, сотканную из золотистого пламени.
Трансформированный деликатный образ лица
Стал более глубокой Природы самораскрытия знаком,
Золотолистный палимпсест1 священных рождений,
Могильный мировой символ был с жизни срезан.
Ее лоб, копия незапятнанного чистого неба,
Медитации был защитой и пьедесталом,
Улыбкой и палатой Пространства раздумывающего,
Его размышляющая линия бесконечности символ согнула.
Среди облачной массы волос
Ее длинные глаза, будто осененные крыльями Ночи
Под мечтающей ширью золотолунного лба,
Были морями любви и мысли, вмещавшими мир;
Дивясь на жизнь и на землю, они издали видели истинное.
Бессмертное значение наполняло ее смертные члены;
Как острая линия золотой вазы,
Они, казалось, несут ритм рыданий блаженства
Земли молчаливого поклонения небу,
Прорвавшихся в крике прекрасного формы живой
К совершенству вечных вещей.
Прозрачное приближалось эфемерное платье живое,
Обнажив выразительное божество его взору.
Избежав поверхностного зрения и смертного чувства,
Уловленная гармония этого облика стала
Странной, многозначительной иконой Силы,
Свой непостижимый спуск возобновляющей
В человеческую фигуру своей работы,
Что выделяется в жизни смелым, четким рельефом
На почве вселенной развертывающейся,
Божественная скульптура на стене мысли,
Отраженная в плывущих часах, смутно и благоговейно погруженная
В Материю, как в пещеру соборную.
Аннулированы были преходящие ценности разума,
Чувство тела отвергло свой земной взор,
Бессмертие встретило взглядом бессмертие.
Пробужденный от скрывающих чар обыденных дел,
Что прячут правду души внешней формы личиной,
Он видел за знакомыми чертами взлелеянными
Свою дочь как великого и неизвестного духа рожденного.
Экспромтом от глубочайшего зрелища изнутри
Поднялись в нем мысли, что своих собственных пределов не знали.
Потом, тем обширным, размышляющим глубинам, откуда Любовь
Смотрела на его через проливы ума,
Он рек с незримых Высот.
Поскольку скрытые суфлеры нашей речи порой
Могут использовать сиюминутного настроения формулы,
Чтобы обременить бессознательные губы словами Судьбы,
Случайная мимолетная фраза может нашу жизнь изменить.
"О Дух, путешественник вечности,
Который пришел из бессмертных просторов сюда,
Вооруженный для великолепного риска твоей жизни,
Чтобы поставить стопу завоевателя на Случай и Время,
Луна, в свое гало окутанная, подобна тебе.
Могучее Присутствие все еще хранит твое тело.
Наверное, небеса тебя берегут для какой-то великой души,
Твоя судьба, твоя работа хранятся где-то далеко.
Твой Дух сошел вниз не одинокой звездой.
О живое посвящение любви красоте,
Начертанное в золотой девственности,
Послание силы небес и блаженства в тебе
Записано солнечно-белым почерком Вечного,
Тот обнаружится и тобой свою жизнь возвеличит,
Для которого ты драгоценные завязки своего сердца распустишь.
О рубины безмолвия, уста в которых таится
Низкий смех, спокойствия музыка,
Блестящие звезды глаз проснувшиеся в сладкой ночи просторной
И члены, как сложенные прекрасно поэмы из золота
Срифмованные в блестящих изгибах богами-артистами,
Иди, куда любовь и судьба зовут очарование твое.
Рискни за глубинами мира найти своего друга.
Ибо где-то на страстной груди земли
Твой неизвестный возлюбленный ждет тебя, неизвестную.
Твоя душа силу имеет и не нужен ей иной гид,
Чем Тот, кто горит в твоей груди силах.
Подойдет близко, чтобы твои встретить шаги,
Твой второй сам, о котором твоя просит природа,
Тот, кто пойдет с тобой до конца твоего тела,
Тесно соединенный путешественник, с тобой нога в ногу идущий,
Певец твоей души самых интимных аккордов,
Который даст голос тому, что в тебе молчаливо.
И тогда вы станете, как в унисон настроенные арфы вибрирующие,
Единые в ударах восторга и диссонанса,
Откликающиеся в божественном и равном усилии,
Раскрывающие вечной темы новые ноты.
Одна сила будет вашим движителем и вашим гидом,
Один свет будет вокруг вас и внутри;
Рука об руку сильную вопрос Неба встретите, жизнь:
Бросите вызов тяжелому испытанию маски огромной.
Подниметесь из Природы в божества выси;
Увидите высоких богов, коронованных счастьем,
Затем встретите более великого Бога, себя саму по ту сторону Времени".
Это слово было семенем всего, что есть.
Рука из некоего Величия отворила ее сердца закрытые двери
И показала работу, для которой была рождена ее сила.
Как когда мантра в ухе Йоги стихает,
Ее сообщение входит в слепой, суетящийся мозг
И хранит в туманных, невежественных клетках свой звук;
Слушающий понимает слов форму
И, размышляя над указующей мыслью, которую держит,
Старается прочитать ее трудящимся разумом,
Но находит яркие намеки, не воплощенную истину:
Затем, опускаясь безмолвно в себя, чтобы узнать,
Он встречает своей души слух более глубокий:
Там Слово повторяется в ритмичном усилии:
Мысль, видение, ощущение, чувство, телесная самость
Невыразимо захвачены, и он ощущает
Экстаз и перемену бессмертную;
Он ощущает Обширность и становится Силой,
Все знание входит в него словно море:
Трансмутированный белым духовным лучом,
Он гуляет в нагих небесах покоя и радости,
Видит лик Бога и слышит трансцендентальную речь:
Равное величие в ее жизни было посеяно.
Привычные сцены были сейчас игрой завершенной.
Двигаясь в раздумье среди знакомых сил,
Касаемая новыми величиями и феерическими знаками,
Она повернулась к обширностям, что еще ее собственными не были;
Ее привлеченное сердце пульсировало к неведомой сладости;
Секреты незримого мира были близки.
Утро в улыбающееся небо поднялось;
Из своей сапфировой башни транса брошенный
День опустился в горящее золото вечера;
Плыл месяц, светлый скиталец без дома, по небу,
И утонул под краем забывчивым сна;
Ночь зажгла сторожевые огни вечности.
Затем ушло все назад, в пещеры тайные разума;
Тьма, устремляясь вниз на крыльях птицы небесной,
Запечатала в себе чувства от внешнего зрения
И открыла глубины огромные сна.
Когда бледный рассвет скользил сквозь стражу тенистую Ночи,
Тщетно новорожденный свет желал ее лика;
Дворец проснулся к своей пустоте;
Суверен его ежедневных радостей был далеко;
Ее ноги,- лучи лунного света,- не касались яркого пола:
Красота и божество ушли.
Восторг улетел просторный осматривать мир.

Конец третей песни

Песнь Четвёртая
Поиск

Дороги мира перед Савитри открылись.
Впервые новизна чужих сверкающих сцен,
Ее разум заполнила и взгляд ее тела встречала.
Но когда она ехала по земле изменявшейся,
Более глубокое сознание в ней забило ключом:
Многих сцен и климатов житель,
Каждую землю и местность оно своим домом сделало;
Как ее родственников оно принимало все роды и народы
Пока вся судьба человечества не стала ее.
Эти пространства на ее пути незнакомые
Были известны и близки чувству внутри;
Ландшафты повторялись, как утерянные поля позабытые,
Города, долины и реки ее взгляда требовали
Впереди, как медленно возвращающиеся воспоминания,
Звезды в ночи были ее прошлого друзьями сияющими,
Ветры о вещах древних шептали,
И она встречала безымянных товарищей, любимых когда-то,
Все было старых, забытых самостей частью.
Смутно или со вспышкой внезапных намеков
Ее действия возвращали штрих прошлой силы,
Даже цель ее движения - не нова:
К предопределенному высокому событию путник,
Она, казалось ее душе, свидетелю помнящему,
Вновь пустилась в путешествие, часто раньше свершавшееся.
Руководство повернуло бессловесные колеса крутящиеся,
И в стремящемся теле их скорости
Вставали божества, смутно скрытые, которые двигают
От рождения человеку непреложно назначенное,
Судебные исполнители внутреннего закона и внешнего,
Вместе с тем воли духа его представители,
Душеприказчики его судьбы и свидетели.
Непреклонно преданные задаче своей,
Они держат его природы результат под своею охраной,
Оставляя неразрывною нить, старыми жизнями сплетенную.
Его судьбы отмеренного пути спутники,
Ведущие к радостям, им завоеванным, к боли, им призванной,
Даже в его случайные шаги они вмешиваются.
Ничто из того, что мы делаем и думаем, не пусто, не тщетно;
Все есть энергия высвобожденная, своим курсом идущая.
Хранители призрачные нашего бессмертного прошлого
Сделали нашу судьбу ребенком наших собственных действий,
И из борозды, нашей волею вспаханной,
Мы пожинаем плоды дел позабытых.
Но поскольку невидимо дерево, что несет этот плод,
И мы живем в настоящем, рожденном из неведомого прошлого,
Они кажутся лишь частями механической Силы
Механическому разуму, связанными земными законами;
Однако, они - инструменты Воли всевышней,
Наблюдаемые свыше неподвижным всевидящим Оком.
Предвосхищающий архитектор Удела и Случая,
Который строит наши жизни по проекту предвиденному,
Знает значение и последствие каждого шага
И видит спотыкающиеся нижние силы.
На своих безмолвных высотах она сознавала
Спокойное Присутствие, сидящее на троне над ее лбом,
Которое видит цель и выбирает каждый поворот судьбоносный;
Оно использует тело для своего пьедестала;
Глаза, что странствовали, его прожекторов были огнями,
Руки, держащие вожжи,- его живыми орудиями;
Все было работой древнего плана,
Путь неошибающимся Гидом предложен.
В широкие полдни и закаты пылающие
Она встречала Природу и силуэты людей
И слушала голоса мира;
Ведомая изнутри, она следовала своей долгой дорогой,
В светящейся пещере своего сердца безмолвная,
Как летящее через яркий день светлое облако.
По заселенным трактам сперва ее путь пролегал:
Допущенная под львиные очи Великих
И в театры шумного действа людской суеты,
Ее колесница резная с украшенными резьбою колесами
Проезжала по крикливым базарам и под сторожевыми башнями,
Миновала ворота фигурные и фасады высокие со скульптурами спящими,
И сады, висящие в сапфире небес,
Колоннады палат с вооруженной охраной,
Маленькие храмы, где один спокойный Образ наблюдал жизнь людей,
И храмы, высеченные словно для ссыльных богов,
Чтобы имитировать их вечность утраченную.
Часто от золотых сумерек до рассвета серебряного,
Где драгоценности-лампы мерцали на стенах во фресках
И каменная решетка таращилась на ветки, лунным светом залитые,
Полуосознавая медлительную вслушивающуюся ночь,
Она смутно скользила между сна берегами
На покое в дремотных дворцах королей.
Деревушки и села видели, как судьбоносная проезжает повозка,
Дома тех, кто живет, над землею сгибаясь
Для пропитания своих кратких дней уходящих,
Что, скоротечные, хранят свой старый путь повторяющийся,
Неизменный в круговороте небес,
Которое над нашим смертным трудом не меняется.
Прочь из обремененных часов создания мыслящего
В свободу и безгорестные просторы она сейчас повернула,
Не потревоженные еще людскими радостями и страхами.
Здесь было детство первозданной земли,
Здесь безвременные раздумья обширны, неподвижны, довольны,
Пока еще люди не наполнили их своими заботами,
Величественные акры вечного сеятеля
И ветром несомые волны в море трав, мерцающих в солнце:
Среди зеленого размышления лесов и насупленных подъемов холмов,
В дебрях рощ шелестящих с воздухом, гудящем от пчел,
Или следуя голосу серебристых потоков,
Словно быстрая надежда, путешествуя среди своих грез,
Колесница золотой невесты спешила.
Из необъятного дочеловеческого прошлого мира
Воспоминания-тракты и безвозрастные следы приходили,
Владения света, привычные к античной тиши,
Вслушивались в непривычные звуки копыт,
И обширные свободные безмолвия спутанные
Поглощали ее в свое изумрудное таинство,
И медленно успокаивались волшебные сети цветения огненного,
Окружив своими цветными силками колесницы колеса.
Сильные, упрямые ноги Времени тихо ступали
Вдоль этих уединенных дорог, его титанический шаг
И его непреклонные разрушительные круги позабыты.
Внутреннее ухо, которое в одиночество вслушивается,
Самоуглубившись бездонно, могло воспринять
Ритм более интенсивной бессловесной Мысли,
Что в молчании копиться позади жизни,
И низкий, неясный, сладкий голос земли
В великой страсти ее солнцем целуемого транса,
Поднимающийся в своей интонации томления.
Далеко от крикливых нужд животного шума
Успокоенный, вездеищущий ум может почувствовать,
В отдыхе от слепой направленности вовне своей воли,
Неутомимое объятие ее безмолвной терпеливой любви
И ее знать как душу, мать наших форм.
Этот дух, в полях чувств спотыкающийся,
Созданием, в ступе дней истолченным,
Может быть найден в ее широких просторах освобождения.
Не весь еще мир был захвачен заботой.
Грудь нашей матери хранит для нас до сих пор
Свои простые области и глубины свои размышляющие,
Свои имперсональные богатства, уединенные и вдохновенные,
И величие убежищ своих восхитительных.
Мудроустая, она свои символические мистерии вскармливала
И хранила для своих ясноглазых таинств
Долину между своими грудями радости,
Свои горные алтари для огней утра
И брачные пляжи, что у океана лежали,
И обширное своих пророческих лесов песнопение.
У нее были поля своей уединенной радости,
Долины, тихие и счастливые в объятиях света,
Безлюдные в крике птиц и красках цветов,
И дикие местности дивные, ее луною залитые,
И пророческие серые вечера, разгорающиеся звездами,
И движение смутное в ночной безграничности.
Августейшая, ликующая под глазами Создателя,
В земной груди она ощущала свою близость к нему,
Все еще со Светом позади покрова беседовала
Все еще с Вечным запредельным общалась.
Немногих подходящих обитателей она позвала
Разделить с ее покоем общение довольное;
Ширь, высь были их естественным домом.
Могучие короли-мудрецы их трудом создавались,
От боевого напряжения своей задачи свободные,
Они в эту глушь приходили на ее безмятежные сессии;
Борьбы не было здесь, здесь была передышка.
Счастливые жили они с птицами, цветами, зверями,
В солнечном свете и шелесте листьев
И слушали дикие ветры, в ночи скитавшиеся,
Размышляли со звездами в их немых постоянных рядах,
Встречали лазурный тент утра
И со славой полдней были едины.
Некоторые глубже ныряли; из внешней хватки жизни
Призванные в огненную уединенность,
В неоскверненные звездно-белые тайники душ,
Они гостили у живущего безмятежно Блаженства;
Глубокий Голос в тишине и экстазе
Слышали, всераскрывающий Свет созерцали.
Они преодолели любое различие, временем сделанное;
Мир из собственных струн сердца был соткан;
Близко притянутые к сердцу, что бьется в каждой груди,
Себя одного во всех они достигали бесконечной любовью.
Настроенные на Тишину и мировой ритм,
Они развязали узы заточенного разума;
Достигнут был широкий незадеваемый свидетельский взгляд,
Печать была сломана на великом духовном глазу у Природы;
На высоты высот они совершали свой ежедневный подъем:
Истина к ним склонялась из своего небесного царства;
Над ними сияли вечности солнца мистические.
Безымянные, суровые аскеты без дома,
Отвергающие речь, движение, желание,
В стороне от созданий сидели, поглощенные, одинокие,
Безупречные в спокойных высях себя
На безгласных светлых концентрации пиках,
Со спутавшимися волосами нагие отшельники,
Неподвижные, как бесстрастные, великие горы,
Вокруг них возвышавшиеся, как мысли некоего настроения обширного,
Ожидающие повеления Бесконечного кончиться.
Провидцы настраивались на универсальную Волю,
Довольные в Том, кто улыбается позади земных форм,
Жили, не огорчаемые днями назойливыми.
Вокруг них, как зеленые деревья, холм окружающие,
Юные серьезные ученики формировались их прикасанием,
Обучались простому действию и слову сознательному,
Внутри возвеличивались и росли, чтобы свои встретить высоты.
Далеко идущие искатели на путях Вечного
Своего духа жажду несли к этим спокойным источникам
И тратили сокровище безмолвного часа,
В чистоте мягкого взгляда купаясь,
Что, ненастойчивый, правил ими из своего мира1 ,
И под его влиянием они находили покоя пути.
Монархии миров Инфанты,
Героические лидеры грядущего времени,
Цари-дети взращивались в просторе этого воздуха,
Как львы, прыгающие в небо и солнце,
Получали свое богоподобное клеймо полусознательно:
Сформированные по типу мыслей высоких, что они воспевали,
Они учились широкому великолепию настроения,
Которое делает нас товарищами космического импульса;
Не прикованные больше к их маленьким обособленным самостям,
Пластичные и прочные под вечной рукой,
Встречали Природу смелым и дружелюбным объятием
И служили в ней Силе, что работы ее формирует.
Единые душою со всем и свободные от жмущих границ,
Обширные, как континент солнечного, теплого света,
В бесстрастной радости ровного отношения ко всему,
Эти мудрецы дышали ради восторга Бога в вещах.
Помогая медленному вхождению богов,
Сея в юных умах бессмертные мысли, они жили,
Учили великой Истине, к которой должна человеческая раса подняться,
Или открывали ворота свободы немногим,
Передавая в наш борющийся мир Свет,
Они дышали, как духи, освобожденные от тупого ярма Времени,
Друзья и сосуды космической Силы,
Использующие свое естественное господство, как солнца господство:
Их речь, их молчание - это помощь земле.
Магическое счастье текло из их прикасания;
Единство было сувереном в лесном мире2 ,
Дикий зверь объединялся в дружбе со своею добычей;
Уговаривающая ненависть и борьбу прекратить
Любовь, что из груди одной Матери льется,
Их сердцами излечивала суровый и израненный мир.
Другие спасались из заточения мысли туда,
Где Разум спит неподвижно, ожидая рождения Света,
И возвращались назад, с безымянной Силой дрожа,
Пьяные вином молнии в их клетках;
Интуитивные знания прыгали в речь,
Захваченные, вибрирующие, вдохновленным словом горящие,
Слыша тихий голос, что облачен в небеса,
Великолепие, что зажигает солнца, неся,
Они воспевали имена Бесконечного и бессмертные силы
В ритмах, что отражают движение миров,
Зримые звуковые волны, вырывающиеся из глубин величайших души.
Некоторые, для персональности и ее лоскутов мысли потерянные
В неподвижном океане имперсональной Силы,
Сидели, могучие, видящие Бесконечности светом,
Или, вечной Воли товарищи,
Обозревали план прошлого и грядущего Времени.
Некоторые летели на крыльях, как птицы из космоса-моря,
И исчезали в светлой, однородной Обширности:
Некоторые молча наблюдали танец вселенский
Или помогали миру равнодушием к миру.
Некоторые не наблюдали больше, погруженные в Себя одиноко,
Поглощенные в транс, из которого ни души не вернулось,
Все оккультные миры-линии навеки замкнули,
Цепь рождения и персоны отбросили прочь:
Некоторые одиноко достигли Невыразимого.


Как плывет луч солнца по тени,
Золотая дева в ее резном экипаже
Приближалась, скользя мимо мест медитаций.
Часто в сумерках, среди возвращавшихся стад
Скота, тучи пыли вздымавшего,
Когда под горизонт шумный день ускользал,
Достигнув мирной рощи отшельнической,
Она отдыхала, укутавшись, словно плащом,
Терпеливого размышления духом и могучей молитвой.
Или у львино-рыжей гривы реки,
У деревьев, что на молящемся берегу склонились,
Ясный покой храмового купола воздуха
Звал остановить бег колеса спешащие.
В торжественности простора, казавшемся
Разумом, тишину древнюю помнящим,
Где к сердцу голоса великого прошлого взывали
И широкая свобода размышлявших провидцев
Отпечаток их души сцены оставила,
В чистом рассвете или лунной мгле просыпалась,
К спокойному касанию склонялась дочь Пламени,
Пила в тишине восторг под спокойными веками
И ощущала родство в вечной тиши.
Но утро вставало, напоминая ей о ее поиске,
И с простого ложа или циновки она поднималась,
И пускалась, понуждаемая, по своей незавершенной дороге,
И следовала судьбоносной орбите своей жизни,
Как желание, что вопрошает молчаливых богов,
Затем проходит, звездоподобное, к некоему Запредельному светлому.
Дальше по трактам великим и пустынным двигалась,
Где человек был к людским сценам прохожим
Или один в природной обширности выжить старался
И призывал на помощь одушевленные незримые Силы,
Утопленный в необъятности этого мира,
Не зная о бесконечности собственной.
Земля множила перед ней свой изменчивый облик
И звала ее далеким безымянным голосом.
Горы, в своем одиноком отшельничестве,
Леса, в своем песнопении бескрайнем,
Раскрывали ей божества скрытого двери,
На дремотных полях, в ленивых просторах,
Смертном ложе очарованного бледного вечера
Под чарами погруженного неба,
Бесстрастно она лежала, словно в конце времени,
Либо пересекала пылкие толпы холмов,
Поднявших их головы на охоте в логове неба,
Или путешествовала в землях пустынных и странных,
Где уединенные вершины стоят в таинственном небе
Молчаливыми стражами под плывущей луной,
Или блуждала в каком-то безлюдном огромном лесу,
В стрекотании вечно звенящем,
Или следовала долгому блестящему серпантину дороги
Сквозь поля и равнины, неподвижным светом залитые,
Или достигала диких красот пустынных пространств,
Где никогда не пахал плуг и стада не паслись,
Или дремала на голых иссохших песках
Среди жестоких, диких зверей, вызванных Ночью.
Судьбоносный поиск еще не был закончен;
Еще не нашла она один лик сужденный,
Который искала среди сынов человеческих.
Грандиозная тишина закутала царственный день.
Месяцы страсть солнца вскармливали,
Чье дыхание горячее сейчас почвы коснулось.
Тигриный жар пробирался сквозь обморочную землю;
Все высунутым языком было вылизано.
Весенние ветры слабели; небо застыло как бронза.

Конец четвертой песни