Песнь Вторая
Евангелие Смерти и тщета Идеала


Затем раздался спокойный безжалостный голос:
Отменяя надежду, аннулируя золотые истины жизни,
Его акценты фатальные поразили трепещущий воздух.
Этот прекрасный мир плыл, тонкий и хрупкий, больше похожий
На некий мимолетный жемчужный отблеск прощальный
На слабеющей грани сумерек безлунного вечера.
"Пленник Природы, многомечтательный дух,
В царстве идеала творение мысли, наслаждающееся
Бессмертностью своей невещественной,
Что притворилось тонким разумом человека чудесным,
Вот он тот мир, из которого твои стремления пришли.
Когда она хочет построить вечность из праха,
Мысль человека раскрашивает образы, которые очертила иллюзия;
Пророча славу, которой она никогда не увидит,
Она трудится деликатно среди своих грез.
Посмотри на полет этих форм, расписанных светом,
На воздушное одеяние богов бестелесных;
О восторге вещей, что никогда рождены быть не могут,
Надежда поет надежде, хор светлый, бессмертный;
Облако утоляет облако, фантом к фантому желающему
Сладко склоняется, сладко пойман или сладко охотится.
Таково вещество, из которого идеал формируется:
Его строитель - мысль, его основа - желание сердца,
Но их зову ничего не отвечает реально.
Не живет идеал ни на земле, ни на небе,
Яркая горячка пыла человеческой надежды
С вином ее собственной фантазии выпитый.
Это - блестящей тени мечтательный след.
Твоего зрения ошибка строит лазурное небо,
Твоего зрения заблуждение чертит радуги арку;
Твое смертное, страстное желание создало для тебя душу.
И этот ангел в твоем теле, которого ты называешь любовью,
Что крылья свои формирует из оттенков твоих эмоций,
Что в ферментах твоего тела рожден
И с телом, что его приютило, умрет.
Она - это страсть твоих желающих клеток,
Это плоть, что зовет к плоти удовлетворить свою похоть;
Это твой ум, что ищет ум отвечающий,
И грезит, пока его супруг найден;
Это твоя жизнь, что человеческой просит опоры
Для поддержания своей одинокой слабости в мире
Или чтобы насытить свой голод жизнью другого.
Зверь, что медлит, к добыче подкрадываясь,
Она сгибается под кустом в великолепном цветке,
Чтобы схватить сердце и тело для своей пищи:
И этого зверя ты считаешь богиней бессмертной.
О человеческий разум, тщетно ты мучаешь
Часа восторг, чтобы его растянуть в долгую пустоту бесконечности
И наполнить ее бесформенные, бесстрастные бездны,
Равнодушную убеждая Пучину
Придать вечность существам скоротечным,
И обманываешь хрупкие движения сердца
Притворством твоего духа в бессмертии.
Здесь все появляется, рожденное из Ничего;
Окруженное, оно длится пустотою Пространства,
Какое-то время поддержанное Силой неведающей,
Затем вновь осыпается в своего предка, Ничто:
Лишь молчаливый Один может быть вечным.
В Одном нет места любви.
Чтобы прикрыть любви бренную грязь,
Тщетно ты ткешь на станке, у Бессмертия заимствованном,
Идеала невыцветающее великолепное платье.
Идеал еще никогда не был сделан реальностью.
Заточенный в форму, где жить слава не может;
Запертый в тело, он больше не дышит.
Неосязаемый, уединенный, чистый навеки,
Суверен лучащейся пустоты своей собственной,
Неохотно он в земной воздух спускается,
Чтобы какое-то время жить белым храмом в человеческом сердце:
В его сердце сияет он, его жизнью отвергнутый.
Неизменный, бестелесный, прекрасный, величественный и безмолвный,
Неподвижно он сидит на своем сияющем троне;
Молча он принимает молитву человека и жертву.
У него нет ни голоса отвечать на человеческий зов,
Ни ног, чтоб идти, ни рук, чтобы брать дары человека:
Воздушная статуя голой Идеи,
Девственная концепция бестелесного бога,
Его свет побуждает человека творить
Более божественных вещей земное подобие.
Его окрашенный отблеск на человеческие действия падает;
Человеческие установления - идеалу надгробия,
Именем идеала человек подписывает свои условности мертвые;
Его добродетели в небесное платье Идеала одеты
И носят нимб его очертания:
Их ничтожность человек прикрывает божественным Именем.
Но притворства недостаточно яркого,
Чтобы скрыть их земное происхождние нищее:
Там есть лишь земля, не некий небесный источник.
Если небеса там и есть, то они скрыты в своем собственном свете,
Если вечная Правда где-нибудь правит неведомая,
Она в огромной пустоте без Бога горит;
Ибо правда сияет далеко от лжи мира;
Как небеса могут спуститься на несчастную землю
Или вечное жилище в плывущем быть времени?
Как ступит на печальную почву земли Идеал,
Где жизнь есть лишь труд и надежда,
Ребенок Материи, Материей вскормленный,
Огонь, слабо горящий в камине Природы,
Волна, что разбивается о берег Времени,
Утомительный путь путешествия к смерти?
Аватары прожили и умерли тщетно,
Тщетной была мысль мудреца, голос пророка;
Тщетно был виден сияющий Путь поднимающийся.
Земля неизменная лежит под кружащимся солнцем;
Она свое падение любит и нет всемогущества,
Что могло бы ее смертные несовершенства стереть,
Она сгибает прямую линию Неба в человека кривое неведение
Или населяет мир смерти богами.
О путешественница в колеснице Солнца,
В часовне своей святой фантазии жрица высокая,
Что с магическим ритуалом в доме земли
Поклоняется идеалу и вечной любви,
Что такое любовь, которую мысль обожествила твоя,
Этот бессмертный миф и святая легенда?
Она - это сознательное стремление плоти,
Она - это великолепное горение нервов,
Роза восхитительной грезы, закрывающая лепестками твой разум,
Великий красный экстаз, твоего сердца мука.
Внезапно дни преображая твои,
Она проходит, и мир становится прежним.
Восхитительное лезвие боли и сладости,
Трепет в ее остром желании позволяет ей казаться божественной,
Золотым мостом над ревом годов,
Канатом, тебя связующим с вечностью.
И в то же время как кратка и хрупка! Как истощается скоро
Это сокровище, расточаемое на человека богами,
Эта кажущаяся души к душе счастливая близость,
Этот мед дружбы тел,
Эта парящая радость, этот экстаз вен,
Это странное озарение чувств!
Если бы жил Сатьяван, умерла бы любовь;
Но Сатьяван мертв, и любовь будет жить
Еще немного в твоей печальной груди, пока
На стене памяти его тело и лик не поблекнут,
Где другие тела, другие лица пройдут.
Когда любовь внезапно врывается в жизнь,
Сперва человек ступает в мир солнца;
Он ощущает свой небесный элемент в своей страсти:
Но прекрасный, солнечный участок земли -
Лишь один чудесный аспект, взятый у вспышки небес.
Змея есть, червь в сердце розы.
Слово, секундное действие могут эту богиню убить;
Ее ненадежно бессмертие,
У нее есть тысячи способов страдать и погибнуть;
Одной небесною пищей любовь жить не может,
Она может лишь на соке земли продолжаться.
Поскольку твоя страсть была чувственной, утонченной потребностью,
Голодом тела и сердца,
Твое желание может прискучить, прекратиться, свернуть еще куда-либо
Или любовь может встретить безжалостный, ужасный конец
Из-за горькой измены, либо гнев с жестокими ранами
Разлучит, или твое неудовлетворенное желание побудит
Уйти, когда уляжется первая радость любви, ободранная и убитая:
Тусклое равнодушие сменяет огонь
Или привычка расположения любовь имитирует:
Неудобное, внешнее объединение тянется
Или компромисса жизни рутина.
Где когда-то семя единства было посеяно
В подобие почвы духовной
Небесных сил авантюрой божественной,
Двое борются, живя неразлучно без радости,
Два эго, в одной напрягающиеся упряжи,
Два разума, разделенные несогласными мыслями,
Два духа, разобщенные, вовек разделенные.
Так идеал фальсифицируется в человеческом мире;
Тривиальное или мрачное разочарование приходит,
Грубая реальность жизни на душу пристально смотрит:
Час отсрочки Небес убегает в бестелесное Время.
От этого Смерть тебя и Сатьявана спасает:
Сейчас он спасен, освобожден от себя;
Он путешествует к тишине и блаженству.
Не зови его назад в вероломство земли,
В скудную, пустяковую жизнь Человека-животного.
В моих широких, спокойных просторах дай ему спать
В гармонии с могучим молчанием смерти,
Где любовь на мирной груди лежит в дреме.
Одна возвращайся в твой хрупкий мир:
Покарай сердце знанием, раскрой глаза, посмотри
На природу свою, поднятая в чистые живые высоты,
Небесных птиц видением с невоображаемых вершин.
Ибо, когда ты свой дух отдаешь грезе,
Скоро тяжелая неизбежность тебя поражает:
Чистейший восторг начался, и он должен закончиться.
Ты тоже должна знать, не повернет твое сердце
Твою убаюканную душу, ставшую на прикол в вечных морях.
Тщетны циклы твоего блестящего разума.
Оставь, забывая радость, надежду и слезы,
Свою страстную природу в глубокой груди
Счастливого Небытия и внемирового покоя,
Освобожденная в моем мистическом отдыхе.
Наедине с моим бездонным Ничто все забудь.
Забудь свою бесполезную трату сил духа,
Забудь своего рождения утомительный круг,
Забудь радость, борьбу и страдание,
Неясный духовный поиск, который впервые начался,
Когда миры прорвались вперед, как цветков пламени грозди
И великие горящие мысли путешествовали по небу ума,
И Время и его эпохи ползли сквозь обширность,
И души в смертность входили".
Но Савитри темной Силе ответила:
"Опасную музыку ты сейчас обнаружила, Смерть;
Плавящую речь в гармоничном страдании,
Играющую на флейтах соблазна, чтоб уморить надежды,
Твою ложь, смешанную с печальным напряжением правды.
Но я запрещаю твоему голосу убивать мою душу.
Моя любовь - не голод сердца,
Моя любовь - не стремление плоти;
Она ко мне от Бога пришла и возвращается к Богу.
Даже в том, что испортили человек или жизнь,
Шепот божества еще слышен,
Из вечных сфер долетает дыхание.
Чудесный к человеку Небом допущен
Сладкий, пламенный ритм страстной песни-призыва к любви.
Есть надежда в этом буйном, нескончаемом крике;
Он звенит зовом с забытых высот,
И когда его усилия касаются душ, высоко на крыльях летящих
В своих эмпиреях, его горячее дыхание
Выживает и по эту сторону, сердце солнц восхитительное,
Что, вечно чистые, в небесах незримых пылают,
Экстаза вечного голос.
Однажды увижу я свой великий и сладостный мир,
Скинувший маски богов искажающие,
С него будет покров ужаса снят и от греха он будет свободен.
Умиротворенные, мы привлечем нашей матери лик,
Бросим свои чистые души к ней на колени;
Тогда мы ухватим экстаз, за которым мы гнались,
Тогда задрожим с божеством, которого долго искали,
Тогда мы найдем неожиданное усилие Неба.
Надежда - не только чистым богам;
Темные и бурные боги
Из одной груди яростно выпрыгнут, чтоб найти
То, что упустили белые боги: они спасены тоже;
Глаза Матери на них и ее руки
Простерли в любовном желании ее бунтарей-сыновей.
Тот, кто пришел, любовь, возлюбленный, любящий
Вечный, сделал себя чудесной площадкой
И ткал такты чудесного танца.
В его кругах и в его поворотах магических,
Привлеченный, он прибывает, отталкиваемый, он убегает.
В необузданных извилистых внушениях его разума
Он пробует мед слез и радость откладывает,
Раскаиваясь, смеется и гневается:
То и другое - души неровная музыка,
Что отыскивает, успокоенная, свой небесный ритм.
Всегда он приходит к нам через годы,
Неся сладостный лик, новый и, все же, прежний.
Его блаженство смеется нам или зовет, скрытое,
Как далеко слышимая, незримая флейта
Из-за ветвей, залитых лунным светом в трепещущем лесе,
Искушая наши сердитые поиски и страстную боль.
Скрытый маской Любимый ищет и наши души притягивает.
Он назвался мне и стал Сатьяваном.
Ибо мы изначально были мужчиной и женщиной,
Двойные души, рожденные из одного бессмертного пламени.
Разве он на других звездах мне не являлся?
Как он через заросли мира
Преследовал меня, словно лев в ночи,
И вышел на меня внезапно в пути,
И схватил меня в своем чудесном прыжке золотом!
Неудовлетворенный, он во времени по мне тосковал,
Иногда с гневом, иногда со сладостным миром,
Желая меня с тех пор, как мир впервые начался.
Он поднялся, как дикая волна половодья,
И потащил меня, беспомощную, в океаны блаженства.
Из моего скрытого занавесом прошлого его руки настигли;
Они коснулись меня, как тихий, убеждающий ветер,
Они сорвали меня, как довольный, дрожащий цветок,
Они обняли меня, счастливо горящую в безжалостном пламени.
Я тоже нашла его, им очарованная, в восхитительных формах
И бежала, восторженная, на его голос далекий,
И рвалась к нему, минуя много ужасных препятствий.
Если есть еще более счастливый бог и великий,
Пусть он сперва несет лик Сатьявана
И пусть его душа будет единой с тем, кого я люблю;
Пусть он ищет меня, чтоб его могла я желать.
Ибо лишь одно сердце в груди моей бьется
И один бог сидит там на троне. Вперед иди, Смерть,
За пределы призрачной красоты этого мира;
Ибо я - не его гражданин.
Я лелею Бога Огня, не Бога Грезы".
Но Смерть вновь ее сердце ударила
Величием своего спокойного и ужасного голоса:
"Твои мысли - галлюцинации светлые.
Пленник, волочимый духовной веревкой,
Пылкий раб своего собственного желания чувственного,
Ты шлешь орлиные слова встречать солнце,
Окрыленные красным великолепием твоего сердца.
Но знание не живет в страстном сердце;
Слова сердца падают вниз, неуслышанными, от трона Мудрости.
Тщетно твое стремление возвести небеса на земле.
Ремесленник Идеи и Идеала,
Разум, дитя Материи в лоне Жизни,
На более высокие уровни убеждает своих родителей встать,
Неумелые, они едва следуют за гидом отважным.
Но Разум, славный путешественник в небе,
Идет хромая по земле медленным шагом;
С трудом может он формировать вещество мятежное жизни,
С трудом он галопирующие копыта чувства удерживает:
Его мысли в самое небо прямо смотрят;
Они добывают свое золото из шахты небесной,
Его действия мучительно трудятся в обычной руде.
Все твои высокие грезы были разумом Материи сделаны,
Чтобы в тюрьме Материи его скучную работу утешить,
Его единственный дом, где он один выглядит истинным.
Убедительный образ реальности
Из бытия высечен, чтоб подпереть труды Времени,
Материя на прочной земле сидит крепко, уверенно.
Она - перворожденная в вещах сотворенных,
Она остается последней, когда жизнь и разум убиты,
Если б она прекратилась, весь мир бы быть перестал.
Все остальное есть лишь ее результат или фаза:
Твоя душа - это краткий цветок, что твоим садовником-Разумом
На участке земли твоей материи выращен;
Она гибнет с растением, на котором растет,
Ибо из сока земли она черпает свои оттенки небесные:
Твои мысли есть блики, что проходят на границе Материи,
Твоя жизнь есть волна, что по морю Материи катится.
Заботливый дворецкий значений ограниченных Истины,
Хранящий ее установленные факты от расточительной Силы,
К постовым будкам чувства она разум привязывает,
Каприз Жизни прикрепляет к свинцово-серой рутине
И связывает все создания Закона веревками.
Сосуд трансмутирующей алхимии,
Клей, соединяющий разум и жизнь,
Если слабеет Материя, все, крошится и падает.
Все на Материи стоит как на камне.
Этот поручитель и гарант
Настаивает на проверке верительных грамот, что самозванец показывает:
Обман субстанцией, в которой субстанции нет,
Кажимость, символ, ничто,
Чьи формы не имеют изначального права рождаться:
Ее фиксированной стабильности аспект
Есть покров водоворота плененного движения,
Порядка шагов танца Энергии,
Чьи следы всегда оставляют прежние знаки,
ime,
Капля, точками пустоту Пространства усеивающая:
Представляющееся стабильным движение без перемен,
Но перемены идут, и последняя перемена есть смерть.
Что когда-то казалось самым реальным, видимостью Ничто оказалось.
Его фигуры - это ловушки, что чувство пленяют;
Ее ремесленником была Пустота безначальная:
Здесь нет ничего, кроме аспектов, разрисованных Случаем,
И кажущихся форм Энергии кажущейся.
Все милостью Смерти дышит и живет какое-то время,
Все благосклонностью Несознания мыслит и действует.
Наркоман светлой роскоши своих мыслей,
Не направляй свой взор внутрь себя, чтобы смотреть
На видения в хрустале мерцающем, Разуме,
Не закрывай свои веки, чтобы видеть во сне формы Богов.
Открой глаза, наконец, согласись и увидь
Вещество, из которого ты и мир сделаны.
Несознательный, в немой Пустоте несознательной
Необъяснимо движущийся мир прыгнул вперед:
Какое-то время спокойный, счастливо бесчувственный,
Он не мог отдыхать, довольствуясь собственной правдой.
Ибо на его неведающей груди рождено было что-то,
Осужденное видеть и знать, ощущать и любить,
Оно наблюдало его действия, придумывало душу внутри;
Оно нащупывало правду, грезило о Себе и о Боге.
Когда все бессознательным было, все было прекрасно.
Я был царем и хранил свою царственность,
Проектируя свой ненамеренный, безошибочный план,
Творя со спокойным, бесчувственным сердцем.
В моей суверенной мощи нереальности,
Заставляя ничто принимать форму,
Безошибочно моя слепая, неразмышляющая сила,
Устанавливающая случайно фиксированность как неизбежность судьбы,
Каприз - как Неизбежности формулы,
Утверждала на голой земле Пустоты
Безошибочную причудливость схемы Природы.
Эфир незаполненный изогнул я в Пространство,
Огромное, расширяющееся и сжимающееся Дыхание
Заселил огнями вселенной:
Я высекал высшую, первозданную вспышку
И распространял ее рассеянные колонны армий сквозь Пустоту.
Изготовлял звезды из оккультных сияний,
Выстраивал взводы незримого танца;
Я сформировал красоту земли из газа и атомов
И живых людей построил из химической плазмы.
Затем вошла Мысль и испортила мир гармоничный:
Материя стала надеяться, думать и чувствовать,
Ткань и нервы ощущали радость, агонию.
Несознательный космос старался свою задачу узнать,
Невежественный персональный Бог был рожден в Разуме
И, чтоб понимать, изобрел резона закон,
Имперсональная Ширь трепетала в человека желании,
Беспокойство сотрясало великого мира слепое, тихое сердце,
И Природа свой обширный, бессмертный покой утеряла.
Так пришла эта искаженная, непостижимая сцена
Душ, пойманных в сети восторга жизни и боли,
Сна Материи и смертности Разума,
Существ, в тюрьме Природы ожидающих смерти,
Сознания, оставленного в Неведении ищущем,
И эволюции медленного плана задержанного.
Это есть мир, в котором блуждаешь ты
В запутанных проходах ума человеческого,
В безысходном кружении своей человеческой жизни,
Свою душу и мыслящего Бога здесь ища.
Но где есть комната для души или место для Бога
В животной необъятности машины?
Преходящее Дыхание ты принимаешь за свою душу,
Рожденный из газа, плазмы, спермы и гена,
Человеческого разума возвышенный образ - за Бога,
Тень себя, на Пространство отброшенную.
Вставленное между Пустотой верхней и нижней,
Твое сознание отражает мир окружающий
В кривом зеркале Неведения
Или поворачивается вверх, чтобы схватить воображаемые звезды.
Или, если Полуправда играет с землей,
Бросая свой свет на темную, затененную почву,
Она лишь касается и оставляет пятно освещенное.
Бессмертие ты своему духу приписываешь,
Но бессмертие для несовершенного человека,
Бога, что вредит себе на каждом шагу,
Было бы циклом вечных страданий.
Мудрости и любви ты требуешь как своего права;
Но знание в этом мире есть ошибки супруг,
Блестящая сводня Неведения,
Людская любовь - натурщица на земле-сцене,
Которая имитирует живо феерический танец.
Экстракт, выжатый из тяжелого опыта,
В бочки Памяти знание человека набито
И имеет грубый вкус смертности:
Сладкая секреция из желез эротических,
Ласкающая и пытающая горящие нервы,
Любовь - это мед и отрава в груди,
Опьяненною ею, как нектаром богов.
Человеческая мудрость земли - узколобая сила,
А любовь - не блестящий ангел с небес.
Если они за пределы спертого воздуха земли устремятся,
Поднимаясь к солнцу на хрупких крыльях из воска,
Насколько высок может быть тот насильственный полет неестественный?
Не на земле возможно божественной мудрости царство,
И не на земле божественную любовь можно найти;
Небеснорожденные, они могут жить лишь на небе;
Или, возможно, и там они тоже - лишь блестящие грезы.
Да разве все, что ты есть и что делаешь, не является грезой?
Твой разум и жизнь - это трюки силы Материи.
Если твой разум тебе кажется солнцем лучистым,
Если быстрым и славным потоком течет твоя жизнь,
Это, однако,- лишь иллюзия твоего смертного сердца,
Ослепленного лучом счастья иль света.
Не способные жить по своему собственному праву божественному,
Уверенные в своей сияющей нереальности,
Когда уходит из-под ног почва, что их поддерживает,
Эти дети Материи умирают в Материю.
Даже Материя в неопределенности Энергии исчезает,
А Энергия есть движение все прежнего Ничто.
Как Идеала несубстанциональные оттенки
Станут нарисованной банкнотой на пятне киноварном земли,
Как греза в грезе станет вдвойне правильной?
Как блуждающий огонек станет звездой?
Идеал ума твоего есть расстройство,
Яркий бред твоей речи и мысли,
Странное вино красоты, поднимающее тебя к фальшивому зрелищу.
Благородная фикция, твоим желанием созданная,
Твое человеческое несовершенство должен он разделить:
Его формы в Природе разочаровывают сердце,
Он никогда не находит свою форму небесную
И никогда не сможет осуществлен быть во Времени.
О душа, великолепием своих мыслей обманутая,
О земное создание, о небесах грезящее,
Уймись, покорись, повинуйся земному закону.
Прими краткий свет, что на дни твои падает;
Возьми, что можешь, от дозволенной радости Жизни,
Подчинившись испытанию плетью судьбы,
Страдай, как должна ты, в труде, заботе и горе.
И твое страстное сердце смолкая приблизится
К моей долгой тихой ночи вечного сна:
Сюда, в тишину, из которой ушла ты".

Конец второй песни

Песнь Третья
Спор Любви и Смерти


Стих печальной разрушающей каденцией голос;
Он, казалось, продвигающийся марш Жизни вел
В какую-то безмолвную Пустоту первозданную.
Но Савитри всемогущей Смерти ответила:
"О софист хмурый вселенной,
Который Реальность своей собственной Идеей скрывает,
Пряча животными объектами живой лик Природы,
Маскирующий вечность своим танцем смерти.
Из невежественного разума ты соткал занавес,
И сделал поставщика и переписчика ошибки из Мысли,
И лжесвидетеля из слуги разума, чувства.
Эстет горя мира,
Суровой и печальной философии поборник.
Ты использовал слова, чтоб заслонить Свет,
И призывал Правду, чтобы доказать ложь.
Обманчивая реальность - это фальши корона,
А извращенная правда - в ней драгоценнейший камень.
О Смерть, ты говоришь правду, но правду, что убивает,
Я тебе Правдой, которая спасает, отвечу.
Путешественник, себя открывающий заново,
Своей стартовой точкой мир Материи сделал,
Из Ничто он свою жилую комнату сделал,
Ночь сделал процессом вечного света,
Смерть - к бессмертию шпорами.
Бог спрятал свою голову в капюшоне Материи,
Его сознание в несознательные глубины нырнуло,
Всезнание стало выглядеть огромным и черным Незнанием;
Бесконечность надела форму нуля безграничного.
Его пучины блаженства равнодушными глубинами стали,
Вечность - пустой духовной Обширностью.
Отменяя ничто первозданное,
Пустоту взял за свою почву Безвременный
И начертал фигуру вселенной,
Чтобы дух рисковать мог во Времени
И с Неизбежностью непреклонной бороться,
И душа космическому паломничеству следовать.
В черных необъятностях двигался дух
И выслеживал Мысль в древнем Ничто;
Душа в ужасной Пустоте Бога была зажжена,
Тайный трудящийся жар рождающегося пламени.
Его огромное Могущество работало в бездне Ничто,
Оно приводило свои бесформенные движения в формы,
Телом Бестелесного Материю делало.
Младенческие неясные просыпались вечные Силы,
В инертной Материи начала дышать дремавшая Жизнь,
В подсознательной Жизни лежал спящий Разум;
В пробуждающейся Жизни он потянулся своими великими членами,
Чтобы стряхнуть с них оцепенение спячки;
Бесчувственная субстанция в чувстве дрожала,
Сердце мира начало биться, глаза его - видеть.
В переполненных бессловесных вибрациях мозга
Мысли шли ощупью по кругу, чтобы себя разыскать,
Обнаружилась речь и вскормила новорожденное Слово,
Что неведение мира с берегами света соединило мостом.
В проснувшемся Разуме строил свой дом Мыслитель.
Рассуждающее животное желало, искало, планировало;
Он встал прямо среди своих животных товарищей,
Он строил новую жизнь, мерил вселенную,
Противостоял судьбе и боролся с незримыми Силами,
Побеждал и использовал законы, что правят миром,
И надеялся летать в небесах и достичь звезд,
Господин своего окружения огромного.
Через окна Разума выглядывает сейчас полубог,
Скрытый за занавесом души человека:
Он видел Неведомое, смотрел на неприкрытый лик Истины;
Луч коснулся его из вечного солнца;
Неподвижный, безгласный в глубинах предвидящих,
В свете Суперприроды он стоит, пробужденный,
И видит славу возникающих крыльев,
И видит широкое спускающееся могущество Бога.
"О Смерть, ты смотришь на мир незаконченный,
Тобой уязвляемый и в своем пути неуверенный,
Населенный несовершенными разумами, невежественными жизнями,
И говоришь, что Бога нет и что все тщетно.
Как ребенок уже мужчиной быть может?
Раз он - дитя, то никогда он не вырастет?
Раз он невежественен, он никогда не научится?
В маленьком, хрупком зерне таится огромное дерево,
Мыслящее существо заперто в крохотном гене,
Мелкий элемент маленькой спермы,
Он растет, победитель, мудрец.
Затем, если ты изрыгнешь, Смерть, Бога правду мистическую,
Станешь ли ты отрицать оккультное духовное чудо?
Может ты еще скажешь, что нет духа, нет Бога?
Немая, материальная Природа просыпается, видит;
Она изобрела речь, обнаружила волю.
Нечто, к чему она стремится, ждет за пределами,
Нечто, во что она вырастет, ее окружает:
Природе предстоит раскрыть дух, измениться вновь в Бога,
Превзойти себя в своей трансцендентальной задаче.
В Боге сокрытом мир существование начал,
Медленно движется он к Богу проявленному:
Наше несовершенство к совершенству стремится,
Тело есть души куколка:
Бесконечное в своих руках держит конечное,
Время к обнаруженной путешествует вечности.
Чудесная скульптура вечного Мага,
Материя свою мистерию прячет от собственных глаз,
Библию, записанную тайными знаками,
Оккультный документ искусства Всечудесного.
Все здесь несет свидетельство его могущества тайного,
Во всем мы ощущаем его присутствие и его силу.
Пламя его суверенной славы есть солнце,
Слава - золотой мерцающий месяц,
Слава - его греза пурпурного неба.
Марш его величия - звезды кружащие.
В зеленых деревьях прорывается его смех красоты,
Его мгновения прекрасного в цветах торжествует;
Моря песнь голубого и ручья голос скитающийся,
С арфы Вечного слетая, журчат.
Этот мир есть Бог, осуществленный во внешнем.
Его пути не доступны нашему чувству и доводу;
В слепых животных движениях Силы невежественной,
В своих средствах слабы мы, поскольку малы, низки или темны,
Величие, основанное на ничтожных вещах,
В незнающей Пустоте он мир построил.
Свои формы он в массу из бесконечно малой пыли собрал;
Его чудеса построены из вещей незначительных.
Если ум искалечен, если невежественна жизнь и груба,
Если там есть жестокие маски и злые поступки,
Они - эпизоды в его обширном и разнообразном сюжете,
Его великой и опасной драмы необходимые шаги,
Он творит с ними и со всей своей страстью-игрой,
Игрой и не игрой, а, в то же время, схемой глубокой
Трансцендентальной Мудрости, пути находящей,
Чтобы встретить своего Господина в Ночи и в тени:
Над нею - бодрствование звезд;
Наблюдаемая одинокой Бесконечностью,
Она в немой Материи Божество воплощает,
В символических умах и жизнях - Абсолют.
Торговец чудес - ее ремесло механическое;
Машина Материи вырабатывает законы мышления,
Механизмы Жизни труду души служат:
Могучая Мать над своим творением трудилась,
Огромный каприз, себя железными законами связал
И скрыл Бога в загадочном мире:
Она баюкала Всезнающего в его неведающем сне,
На спине Инертности несла Всемогущего,
Безупречно ступала божественным бессознательным шагом
По огромному кругу ее чудо-трудов.
Бессмертие смертью себя страховало;
Лик Вечного был виден сквозь дрейфы Времени.
Свое знание он скрыл как Неведение,
Свое Добро в чудовищное ложе Зла он посеял,
Сделал ошибку дверью, в которую войти может Правда,
Его растение блаженства полито Горя слезами.
Тысячи аспектов назад на Одного указуют;
Дуальная Природа Уникального скрыла.
В этой встрече масок смешавшихся Вечного,
В этом путаном танце противоположностей страстных,
Сплетающих, подобно влюбленным в запретном объятии,
Их утраченной идентичности ссору,
Через эту борьбу и пререкания крайностей Силы
Миллион дорог земли пробивался к божественности.
Все запиналось за запинавшимся Гидом,
Но каждая запинка - необходимый шаг
На неизвестных маршрутах к непостижимой цели.
Все шло вслепую, вразброд к Одному Божеству.
Словно трансмутированные титаническим заклинанием,
Вечные силы приобретали сомнительный облик:
Перекошенной божественности идолы,
Они несли головы животных и троллей,
Обретали уши фавна, копыта сатира
Или демоническое в своем взоре прятали.
Извилистым лабиринтом они делали мыслящий разум,
Они претерпевали метаморфозы сердца,
Вакханических пирующих из Ночи впускали
В свое святилище восторгов,
Как на дионисском маскараде.
На столбовых дорогах, в садах мира
Они валялись, забыв свои части божественные,
Словно пьяные от вина Цирцеи ужасного
Или подобно ребенку, что растянулся, играя в грязи Природы.
Даже мудрость, каменотес дорог Бога,
Есть партнер в бедственной глубокой игре:
Утеряна пилигрима сума,
Она не смогла прочитать карту и увидеть звезду.
Скудная, самоправедная добродетель - опора ее
И резона прагматичное нащупывание или абстрактное зрение,
Либо технику успеха краткого часа
Она изучала, швейцар в школе выгоды.
На океанической поверхности Сознания обширного
Мелкие мысли на мелководье ловятся в сети
Но сквозь ее узкие ячейки ускользают великие истины;
Хранимые глубинами творения от зрения,
Неясные, они плывут в темных безднах громадных,
В безопасности от мелких промеров ума,
Слишком далекие для неглубокого погружения ныряльщика слабого.
Наше смертное зрение всматривается глазами неведающими;
Оно не смотрит на глубокое сердце вещей.
Наше знание гуляет, опираясь на посох Ошибки,
Поклонник фальшивых догм и фальшивых богов
Или фанатик свирепого нетерпимого кредо,
Или искатель, сомневающийся в каждой найденной правде,
Скептик, встречающий Свет с Нет непреклонным
Или расхолаживающий сердце сухой ироничной улыбкой,
Циник, в человеке вытаптывающий бога;
На путях Времени тьма разлеглась
Или поднимает свою гигантскую голову запятнать звезды,
Она создает облако интерпретирующего разума
И затмевает пророчества Солнца.
Но здесь, все же, есть Свет; у дверей Природы стоит он:
Он держит факел, чтобы ввести путешественника.
В наших тайных клетках он ждет быть зажженным;
Он - звезда путеводная, сияющая над морем неведения,
Лампа на полуюте, ночь прорезающая.
Когда растет знание, вспыхивает Свет изнутри:
Он - боец, сияющий в разуме,
Орел грез в сердце угадывающем,
Доспехи в бою, лук Бога.
Тогда более широкие наступают рассветы и великолепия Мудрости
Пересекают туманные, полуосвещенные поля существа;
Философия на облачные пики Правды взбирается
И Наука вырывает у Природы оккультные силы,
Огромные джинны, что обслуживают карлика мелкие нужды,
Сокрытые детали ее искусства показывают
И побеждают ее ее собственной силой плененной.
На высотах, недостижимых для самого отважного полета ума,
На опасном краю слабеющего Времени,
Душа отступает в свою бессмертную Самость;
Знание человека небесным Лучом Бога становится.
Есть царство мистическое, откуда прыгает сила,
Чей огонь горит в глазах мудреца и провидца;
Молниеносная вспышка визионерского зрения,
Она играет на краю внутреннем разума:
Смолкшая мысль в Пустоту смотрит сияющую.
Голос спускается с невидимых мистических пиков:
Крик великолепия изо рта шторма,
Это голос, что говорит с глубиной ночи,
Это гром и пламенеющий зов.
Над планами, встающими с невежественной земли,
Поднимаются руки к царству Незримого,
По ту сторону ослепительной линии суперсознания,
И срывают завесу Неведомого;
Дух внутри в глаза Вечному смотрит.
Он слышит Слово, к которому наши сердца были глухи,
Он смотрит сквозь сияние, в котором наши мысли слепые росли;
Он пьет из обнаженной груди восхитительной Истины,
Вечности секреты он изучает.
Так все в Ночь нырнуло загадочную,
Так все поднимается, чтобы встретить ослепительное Солнце.
О Смерть, это - царства твоего мистерия.
В аномальном и магическом поле земли,
Несомой в своем бесцельном путешествии солнцем
Среди принуждаемых маршей великих немых звезд,
Тьма оккупировала поля Бога
И мир Материи управляем был твоей формой.
Твоя маска скрыла лик Вечного,
Блаженство, что делало мир, впало в спячку.
Покинутое в Обширности, оно все еще дремлет:
Злая трансмутация будет охватывать
Его члены до тех пор, пока оно себя больше не знает.
Через его созидательный сон пролетают
Радости и красоты лишь воспоминания хрупкие
Под голубым смехом небес, среди зеленых деревьев
И счастливых расточительств оттенков и запахов,
В поле променада солнца златого
И в бодрствовании света-грезы звезд,
Среди высоких голов гор медитирующих,
На груди чувственной целуемой дождем земли
И в сапфирном беспорядке морей.
Но сейчас первобытная невинность утеряна,
Смертным миром правят Смерть и Неведение,
И лик Природы носит более серый оттенок.
Земля еще сохраняет свое очарование и грацию,
Великолепие и красота - ее до сих пор,
Но скрыт божественный Житель.
Души людей заблудились, Свет потеряв,
И великая Мать отвернула свой лик.
Глаза созидающего Блаженства закрыты,
И касание горя нашло его в его грезах.
Тогда оно поворачивается и мечется на своей кровати Пустоты,
Ибо не может проснуться и себя отыскать,
И не может снова построить свою совершенную форму,
Забыв свою природу и свое положение,
Забыв свой инстинкт счастья,
Забыв создавать мир радости,
Оно плачет и делает глаза своих созданий плачущими;
Пробуя лезвием страдания детей своих грудь,
Оно расточает на тщетную пустыню надежды и труда жизни
Мучительное изобилие горя и слез.
В кошмарной смене его полусознательных снов,
Пытающее себя и пытающее своими касаниями,
Оно входит в наши сердца и тела, и в наши жизни,
Неся безжалостную, свирепую маску страдания.
Наша природа, скрученная тяжелыми родами,
Возвращает искаженные ответы на вопрошающие толчки жизни,
Находит острый вкус в мировой боли,
Пьет жгучее вино извращенности горя.
Проклятие лежит на чистой радости жизни:
Восторг, сладчайший знак Бога и близнец Красноты,
Устрашенный святым домогающимся и мудрецом строгим,
Спрятался; опасный и туманный обман,
Благовидный трюк адской Силы
Искушает душу причинить себе вред, пасть.
Бог-пуританин сделал удовольствие фруктом отравленным
Или красным наркотиком на базарной площади Смерти,
Грех - ребенком экстаза Природы.
Каждое создание за счастьем охотится,
Покупает за острую боль или вырывает насильно
У тупой груди неодушевленной земли
Некий фрагмент или отломанную скорлупку блаженства.
Даже радость сама становится глотком ядовитым;
Ее голод сделан Судьбы ужасным крючком.
Все средства хороши, чтобы схватить единственный луч,
Вечность приносится в жертву за миг блаженства:
И все же, для радости, не для горя, земля была создана,
Не как греза в бесконечном страдающем Времени.
Хотя для своего восторга Бог сделал мир,
Невежественная Сила приняла поручение и его Волей казалась
И Смерти глубокая фальшь Жизнь подчинила.
Все стало игрой Случая, Судьбу имитирующего.


Тайным воздухом чистого счастья,
Глубоким, как сапфирное небо, дышит наш дух;
Наши сердца и тела его зов ощущают неясный,
Наши чувства ищут его, касаются и снова теряют.
Если это убрать, мир в Пустоте б утонул;
Если б этого не было, ничто не смогло б жить или двигаться.
Скрытое Блаженство лежит в корне вещей.
Безмолвный Восторг смотрит на работы бессчетные Времени:
Чтоб поселить радость Бога в вещах, Пространство дало широкую комнату,
Чтоб поселить радость Бога в себе, были рождены наши души.
Эта вселенная старое очарование хранит;
Ее объекты - резные чаши Мирового Восторга,
Чье вино очарованное - некой глубокой души напиток-восторг:
Своими грезами заполнил небеса Всечудесный,
Он сделал пустой старый Космос своим чудо-домом;
Он влил свой дух в знаки Материи:
Его огни великолепия горят в солнце великом,
Он скользит через небо, мерцая в луне;
Он - красота, поющая гимн в сферах звука,
Он распевает строфы од Ветра;
Он - тишина, ночью глядящая в звездах;
Он просыпается на рассвете и зовет с каждой ветки,
Он лежит, оглушенный, в камне, в цветке и в дереве грезит.
Даже в этом труде и печали Неведения,
На твердой, опасной почве суровой земли,
Вопреки смерти и злым обстоятельствам,
Воля к жизни упорствует, радость быть.
Эта радость - во всем, что чувство встречает,
Радость во всяком переживании души,
Радость во зле и радость в добре,
Радость в добродетели и радость в грехе:
Равнодушная к угрозе закона Кармического,
Радость смеет расти на почве запретной,
Ее сок бежит сквозь растения и цветы Боли:
Она трепещет с драмой судьбы и трагическим роком,
Она вырывает свою пищу у экстаза и горя,
На опасности и трудности растит свою силу,
Она валяется с червем и рептилией
И поднимает голову, равная звездам;
Она разделяет танец феи, обедает с гномом:
В свете и зное многих солнц она греется,
Солнце Прекрасного и солнце Силы
Ласкают ее и лелеют золотыми лучами;
Она растет к Титану и Богу.
На земле она медлит, чтобы досыта напоить свои глубину,
Через символы ее удовольствия и ее боли,
Через виноград Небес и Пучины цветы,
Удары пламени и муку-ремесло Ада,
И славы Парадиза фрагменты неясные.
В мелких, ничтожных удовольствиях человеческой жизни,
В его пустяковых страстях и радостях она вкус находит,
Вкус в слезах и в пытке сердца разорванного,
В короне из золота и в терновом венце,
В нектаре сладости жизни и в ее горьком вине.
Все бытие она изучает для блаженства неведомого,
Зондирует всякое переживание ради вещей новых и странных.
Жизнь вносит в дни земного создания
Язык славы из сферы более светлой:
Она углубляется в его Искусстве и размышлениях,
Она вылетает в великолепии некоего совершенного слова,
Она ликует в его высоких решениях и делах благородных,
В его ошибках блуждает, пучины край пробует,
Она взбирается в его восхождениях, в его падении барахтается.
Ангельские и демонические невесты его делят покои,
Владельцы сердца жизни или соперники.
Наслаждающемуся космической сценой
Его величие и его малость равны,
Его великодушие и низкие оттенки
На некий нейтральный задний фон богов брошены:
Он восхищается искусством Артиста, который все это спланировал,
Но игру эту опасную не вечно поддерживает:
За пределами земли, но для освобожденной земли предназначенные,
Мудрость и радость готовят свой совершенный венец:
Истина сверхчеловеческая к мыслящему человеку взывает.
Наконец, душа поворачивается к вечным вещам,
В каждой часовне она кричит об объятиях Бога.
Тогда там коронующая Мистерия разыгрывается,
Тогда достигается долгожданное чудо.
Свои широкие небесные глаза Блаженство бессмертное
Раскрывает на звезды, оно движет свои могучие члены;
Время трепещет в сапфических строфах его песни любовной,
И Пространство наполняется белым блаженством.
Затем, оставляя человеческое сердце на его горе,
Покидая речь и царства определения-имени,
Сквозь мерцающее, далеко взор пропускающее небо бессловесной мысли,
Сквозь нагие от мыслей свободные небеса абсолютного зрения,
Оно поднимается к вершинам, где нерожденная Идея,
Помнящая будущее, что должно быть,
Смотрит вниз на работы трудящейся Силы,
Незыблемая, над миром, ей сделанным.
В обширном золотом смехе солнца Истины,
Как великая небесная птица на море бездвижном,
Уравновешено его окрыленное рвение созидательной радости
На тихой глубине мира1 Вечного.
Такова была цель, это был небесный Закон,
Задача, Природе назначенная, с тех пор, как красотой пропитавшееся
В смутных, туманных водах сна несознания,
Из Пустоты это грандиозное творение встало,-
Для этого Дух вошел внутрь Пучины
И наделил своей силой Материи силу незнающую,
В нагой сессии Ночи к кафедральному Свету
Репатриирует в царстве Смерти бессмертие.
Мистическая медленная трансфигурация трудится.
Вся наша земля стартует из грязи и кончается в небе,
И Любовь, что была когда-то животным желанием,
Затем сладким сумасшествием в восторженном сердце,
Горячей дружбой в счастливом уме,
Становится обширного духовного стремления пространством.
Одинокая душа к Одному страстью пылает,
Сердце, что человека любило, в любви Бога волнуется,
Тело - его палата и часовня его.
Тогда от разобщенности наше существо спасено;
Все самим собою становится, все прочувствовано заново в Боге:
Из-за дверей своего монастыря выглядывающий Возлюбленный
Вбирает весь мир в одну свою грудь.
Тогда дело Смерти и Ночи ненужно:
Когда единство одержано, когда борьба кончена
И все знаемо, и все обнято Любовью,
Кто повернет назад, в боль и неведение?
"О Смерть, я торжествую внутри над тобой;
Я больше не трепещу в нападении горя;
Могучий покой, посаженный внутри глубоко,
Оккупировал мое тело и чувство:
Он берет горе мира и трансмутирует в силу,
Он делает радость мира единой с радостью Бога.
Моя любовь вечная на трон покоя Бога посажена;
Ибо Любовь должна воспарить за пределы самого неба
И найти свое тайное несказанное чувство;
Она должна изменить свои человеческие пути на божественные,
Сохранив при том свою суверенность земного блаженства.
О Смерть, не для сладостной остроты моего сердца,
Не для одного блаженства моего счастливого тела
Я требую у тебя Сатьявана живого,
Но для работы его и моей, для нашей священной задачи.
Наши жизни - это Бога посланцы под звездами;
Под тень смерти они пришли жить,
Призывая свет Бога для невежественной расы на землю,
Его Любовь - наполнить пустоту в сердцах человеческих,
Его блаженство - исцелить мира несчастье.
Ибо я, женщина, есть сила Бога,
Он - Вечного в человеке душа делегированная.
Моя воля более велика, чем твой закон, Смерть;
Моя любовь сильнее, чем оковы Судьбы:
Наша любовь - это небесная печать Всевышнего,
Я охраню эту печать от твоих рвущих рук.
Любовь не должна на земле прекращаться;
Ибо Любовь - это светлое звено между землею и небом,
Любовь - это ангел далекого Трансцендентального здесь,
Любовь - это человеку залог на Абсолют".
Но женщине Смерть-бог ответил
С ироничным смехом в голосе,
Труд звезд расхолаживающим:
"Вот даже как люди обманывают Истину великолепными мыслями.
Так ты наймешь шарлатана славного, Разум,
Чтобы из тонкого воздуха его Идеала соткать
Для нагих желаний тела прекрасное платье
И для жадно хватающей страсти твоего сердца одежду?
Не подкрашивай ткань жизни магическими оттенками:
Лучше сделай свою мысль чистым зеркалом верным,
Отражающим Материю и смертность,
И узнай свою душу, продукт плоти,
Искусственную самость в сконструированном мире.
Твои слова - громкий шепот в мистической грезе.
Ибо как может в грязном человеческом сердце жить
Безупречная грандиозность твоего грезой построенного Бога?
Или кто может видеть лицо и форму божественную
В нагом двуногом черве, которого ты зовешь человеком?
О человеческий лик, сними раскрашенные разумом маски:
Будь животным, червем, как предназначала Природа;
Прими свое пустое рождение, свою узкую жизнь.
Ибо правда, как камень, нага и, как смерть, тяжела;
Нагая в неприкрашенности, суровая с суровостью правды живи".
Но Савитри ответила ужасному Богу:
"Да, я - человек. И еще будет он мной,
Пока в человеческой природе Бог ждет своего часа,
Попрать тебя, чтобы достигнуть бессмертных высот,
Превзойти горе и боль, и судьбу, и смерть.
Да, моя человечность есть маска Бога:
Он живет во мне, тот, кто мои действия движет,
Своего космического труда великое колесо поворачивая.
Я - его света тело живое,
Я - мыслящий инструмент его силы,
Я - инкарнировавшая в земную грудь Мудрость,
Я - его побеждающая и неубиваемая воля.
Бесформенный Дух начертал во мне свою форму;
Во мне есть Безымянный и тайное Имя".
Смерть из скептической Тьмы послала свой крик:
"О в доме Воображения жрица,
Убеди сперва фиксированные непреложные законы Природы
И сделай невозможное своей ежедневной работой.
Как сможешь ты заставить венчаться двух вечных врагов?
Непримиримые в своих объятиях,
Они аннулируют славу своих чистых крайностей:
В несчастном браке калечат свою жалкую силу.
Как ты едиными истинное и ложное сделаешь?
Где Материя - все, там Дух - только греза:
Если все - Дух, то Материя - ложь,
И кто был лгуном, кто построил вселенную?
Реальность с нереальностью сочетаться не может.
Тот, кто хочет повернуть к Богу, мир должен покинуть;
Тот, кто хочет жить в Духе, жизнь должен оставить;
Тот, кто встретил Себя, отвергает себя.
Путешественники миллионов маршрутов ума,
Что пришли через Существование к его завершению,
Мудрецы, исследующие океана-мира обширности,
Нашли угасания единственную гавань спасения.
Две только двери у человека к спасению,
Смерть его тела - Материи ворота к покою,
Смерть души - его последнее счастье.
Во мне все находят убежище, ибо я, Смерть, есть Бог".
Но Савитри ответила Смерти могучей:
"Мое сердце мудрее, чем мысли Резона,
Мое сердце сильнее, чем твои оковы, о Смерть.
Оно видит и чувствует одно Сердце, что во всех бьется,
Оно ощущает высокого Трансцендентального солнцеподобные руки,
Оно видит космический Дух за работой его;
В смутной Ночи оно лежит одно с Богом.
Сила моего сердца может нести горе вселенной
И никогда не спотыкается на своем светлом пути,
Его белая огромная орбита лежит через мир2 Бога.
Оно может море Всенаслаждения выпить
И никогда не потеряет духовное касание белое,
Покой, что раздумывает в Бесконечном глубоком".
Смерть: "Ты и в самом деле столь сильно, сердце,
А душа так свободна? И тогда ты можешь сорвать
Светлое удовольствие с моих придорожных цветущих ветвей,
И не запнуться в своем тяжелом путешествии к цели,
Встретить опасное касание мира и никогда не ослабнуть?
Покажи мне твою силу и от моих законов свободу".
Но Савитри ответила: "Я, конечно, найду
Среди зелени и шелеста лесов Жизни
Близкие груди удовольствия, однако мои они, ибо его,
Или мои для него, ибо радости наши едины.
И если я медлю, Время - наше и Бога,
И если падаю, разве нет его рук рядом со мной?
Все единый есть план; каждый акт придорожный
Углубляет отклик души, несет ближе цель".
Смерть, презрительное Ничто, ей ответила:
"Так докажи свою абсолютную силу мудрым богам,
Предпочтя радость земную! Себя требуй
И еще от себя и его грубых масок свободно живи.
Тогда я дам тебе все, чего душа твоя хочет,
Все краткие радости, что земля хранит для смертных сердец.
Лишь одно ценнейшее желание, которое все перевешивает,
Суровые запрещают законы и твой ироничный удел.
Моя воля, что однажды работала, остается неизменной во Времени,
И Сатьяван никогда снова твоим быть не сможет".
Но Савитри ответила Силе неясной:
"Если глаза Тьмы могут смотреть прямо на Истину,
Взгляни на мое сердце и, зная, что есть я,
Делай что хочешь иль можешь, о Смерть.
Ничего не возьму, одного Сатьявана".
Воцарилось молчание, словно судеб колеблющихся".
Как презрительно спокойный, уступающий точке,
Смерть склонила свою суверенную голову в холодном согласии:
"Я дам тебе, спасенной от смерти и горькой судьбы,
Все, что когда-то живой Сатьяван
Желал в сердце своем для Савитри.
Светлые полдни даю я тебе и рассветы спокойные,
Дочерей, подобных тебе сердцем и разумом,
Сыновей, светлых героев, и спокойную сладость
Единства с дорогим, верным мужем.
И ты соберешь в свой радостный дом,
Счастье вечеров, тебя обступивших.
Любовь свяжет тобою много сердец.
Сладость ты в своих днях повстречаешь
Нежной службы, что твоей жизни желанна,
И любящего царствования над всеми, кто тебе дорог.
Два полюса блаженства, ставших одним, о Савитри.
Вернись, о дитя, на землю, тобою покинутую".
Но Савитри ответила: "Твои дары отвергаю.
Земля не может цвести, если одна я вернусь".
Тогда Смерть шлет вперед свой рассерженный крик,
Как бранит лев свою ускользающую жертву:
"Что знаешь ты о земном богатстве и жизни меняющейся,
Полагая, что раз один мертв, то вся радость исчезнет?
Нет надежды несчастливым быть, пока не конец:
Ибо скоро умирает горе в усталом человеческом сердце,
Скоро гости другие наполняют пустые покои.
Скоротечной росписью на полу праздника.
Нарисованной для мига красоты, любовь была сделана.
Или, путник на вечном пути,
Ее объекты в ее объятиях постоянно меняются,
Как для пловца волны бесконечных морей".
Но Савитри ответила неясному Богу:
"Мне обратно отдай Сатьявана, моего Господина единственного.
Моей душе твои мысли пусты, она ощущает
Глубокую, вечную истину в существах скоротечных".
Смерть: "Вернись и испытай свою душу!
Скоро найдешь, как и все успокоенная,
На щедрой земле красоту, силу и истину,
А когда ты наполовину забудешь, один из людей
Обовьется вокруг твоего сердца, что нуждается
В каком-нибудь человеческом, отвечающем сердце на груди у тебя,
Ибо кто, существо смертное, может жить довольно один?
Затем в прошлое ускользнет Сатьяван,
Уйдет от тебя тихая память
Из-за новой любви и твоих детей мягких рук,
Пока не удивишься, любила ль вообще ты?
Такова жизнь, земли тяжкий задуманный труд,
Постоянный поток, что не бывает никогда прежним".
Но Савитри ответила Смерти могучей:
"О темный, ироничный труда Бога критик,
Ты дразнишь ум и тела спотыкающиеся поиски
Того, что сердце вмещает в пророческий час
И бессмертный дух делает собственным.
Мое есть сердце, что поклоняется, хотя и покинутое,
Образу им любимого бога;
Я сгорела в огне, чтобы шагам его следовать.
Разве мы - не те, кто уединенность широкую носит,
Наедине с Богом на горах сидящую?
Почему ты со мной тщетно борешься, Смерть,
Разум, избавленный от всех мыслей неясных,
Которому ясны секреты богов?
Ибо сейчас, наконец, я знаю вне всяких сомнений,
Что великие звезды горят моим непрестанным огнем
И что жизнь и смерть, обе, его топливом сделаны.
Жизнь была лишь моею слепою попыткой любить:
Земля мою борьбу видела, небо - победу;
Все будет достигнуто, превзойдено, там поцелуются,
Сбрасывая свои покрова перед свадебным пламенем,
Вечные жених и невеста.
Небеса, наконец, примут наши полеты прерывистые.
На носу судна жизни, что волны Времени режет,
Нет сигнальных огней надежды, что горели б напрасно".
Она говорила; бога безграничные члены,
Словно охваченные тайным экстазом,
Дрожали в безмолвии, как движение неясное
Туманных равнин океана, уступавших луне.
Затем, словно поднятые ветром внезапным,
Вокруг нее в том смутном мерцающем мире
Затрепетали, как вуаль рвущаяся, сумерки.
Так, вооруженные речами великие противники бились.
Вокруг этих духов в тумане искрящемся,
Углубляющийся полусвет скользил на крыльях жемчужных,
Словно чтобы достичь какого-то далекого идеального Утра.
Ее мысли очерченные летели сквозь дымку мерцавшую,
Смешиваясь, яркооперенные, с ее вуалями и лучами,
И все ее слова, как сверкающие драгоценные камни, были захвачены
Пылом мистичного мира
Или украшали в радужном переливе оттенков,
Словно плывущее эхо, в звуке далеком слабеющее.
Все произнесенное, настроение любое там должно стать
Недолговечной тканью, сотканной разумом,
Чтобы сшить тончайшее платье перемены прекрасной.
Она шла, в своей молчаливой воле решительная,
По туманной траве смутных нереальных полей,
Впереди нее - вуаль видений плывущая,
Под ногами ее - стелящееся одеяние грез.
Но сейчас ее духа огонь сознательной силы,
Из сладости удаляясь бесплодной,
Звал ее мысли из речи назад сесть внутри,
В глубокую комнату медитации дома.
Ибо лишь там могла жить души прочная истина:
Непреходящий, язык жертвоприношения,
Он горел, негасимый, в центральном камине,
Где пылает для высокого хозяина дома и супруги его
Охраняющий и свидетельствующий пламень усадьбы,
От которого засвечены богов алтари.
Все еще принужденные, шли дальше, скользя, неизменные,
Но порядок миров тех был изменен:
Смертный вел, бог и дух слушались,
Она, позади, была их марша лидером,
И они, впереди, за ее волей следовали.
Вперед они путешествовали по дорогам дрейфующим,
Смутно сопровождаемые мерцающими туманами;
Но все скользило быстрее сейчас, словно встревоженное,
От чистоты ее души убегая.
Небесная птица на драгоценных крыльях ветра
Горела, как окруженный красочный пламень,
Влекомая духами в жемчужной пещере,
Сквозь очарованную туманность ее душа двигалась дальше.
Смерть впереди и Сатьяван,
В темноте перед Смертью, звезда чуть светящаяся.
Свыше был незримый баланс его рока.

Конец третьей песни

Песнь Четвёртая
Грезы-Сумерки земной Реальности

Начался склон, что полого спускался;
Он скользил к оступающемуся серому скату.
Чудо идеала, с сердцем неясным, было утеряно;
Толпящееся чудо светлых грез деликатных
И неясные, наполовину написанные величия она оставила:
Мысль упала на более низкие уровни; тяжело, напряженно
Мысль стремилась к какой-то грубой реальности.
Сумерки все еще плыли, но изменились оттенки
И густо пеленали меньшую грезу восторженную,
Они в усталых массах воздуха раскинулись;
Свои цвета символические они тускло красным наполнили
И почти что казались багровой мглой дня.
Стискивающее страшное напряжение осадило ей сердце;
Тягостно чувства наливались грузом опасным,
И более великие и печальные звуки в ее ушах были,
И сквозь неумолимое разрушение блеска искрящегося
Ее зрение ловило равнин несущихся спешку,
Облачные горы и широкие рыжие реки,
И города, поднимающиеся в минаретах и башнях
К бесплодному неизменному небу:
Длинные набережные, пристани, от парусов белые гавани
Занимали ее зрение недолго и скоро исчезли.
Среди них напрягались в усилии трудящиеся множества
В постоянно меняющихся группах непрочных,
Контрастное кино освещенных призрачных форм,
Обернутых серой мантией грезы.
Придумывая смысл в тяжелом течении жизни,
Они доверяли окружению зыбкому
И ждали смерти, чтоб сменить сцену их духа.
Дикий шум труда и топота
Бронированной жизни, гул монотонный
Мыслей и действий, вечно все тех же,
Словно тупо повторяемое снова и снова жужжание
Великой животной машины окружало душу ее, -
Серый звук недовольный, как призрак
Стенаний шумного беспокойного моря.
Огромный, бесчеловечный голос Циклопа,
Песня вавилонской башни строителей, к небесам поднимающаяся,
Биение машин и лязг инструментов
Несли глубокий тон страдания труда.
Как когда бледные молнии рвут небо измученное,
Высоко над головой освещая край туч,
Несущихся, словно дым из красной трубы,
Принуждаемые творения невежественного Разума:
Плывя, она видела, нарисованным фрагментам подобные, бежали
Фантомы человеческой мысли и надежды несбывшиеся,
Формы Природы и искусства людей,
Философии, дисциплины, законы,
Мертвый дух прежних обществ,
Конструкции червя и Титана.
Словно утерянные остатки забытого света,
Перед ее разумом летели со свисавшими крыльями
Откровения смутные и слова избавляющие,
Исчерпавшие свою миссию и свою способность спасти,
Послания евангелистов-богов,
Голоса пророков, писания вер исчезающих.
Каждое, претендовавшее в свой час на вечность, шло мимо:
Идеалы, системы, науки, поэмы, искусства
Неустанно гибли и вновь возвращались,
Разыскиваемые некой созидательной Силой без устали;
Но все были грезами, пересекающими пустую обширность.
Аскетические голоса одиноких провидцев звали
На вершины гор или у речных берегов
Или из сердца заброшенного лесных полян,
Ища отдых небес или внемировой покой духа,
Или в телах, неподвижных как изваяния, твердых,
В трансе-прекращении их мысли бессонной,
Сидели спящие души, и это тоже грезою было.
Все вещи, сотворенные и убитые прошлым, здесь были,
Его утерянные, забытые формы, что жили когда-то,
Все, что ценится ныне как открытое заново,
И все надежды, что несет будущее, здесь потерпели уже неудачу,
Уже пойманы и отброшены в усилиях тщетных,
Повторяемые век за веком бесплодно.
Неутомимо все возвращалось, настаивая все еще,
Из-за радости в муке поисков
И радости трудиться, побеждать и терять,
Радости творить, хранить, убивать.
Вращающиеся циклы проходили и вновь возвращались,
Несли тот же труд и тот же бесплодный конец,
Формы всегда новые и всегда старые, долгие
Ужасные революции мира.


Вновь поднялся великий разрушающий Голос:
Через труд бесплодный миров
Его всеотменяющая огромного отрицания мощь
Преследовала невежественный марш печального Времени:
"Посмотри на фигуры этого символического царства,
На его прочные контуры созидательной грезы,
Вдохновляющие великие конкретные задачи земли.
В его движении-параболе человеческой жизни
Можешь ты проследить результат, к которому приводит Природа
Грех существа и ошибку в вещах,
И желание, что жить заставляет,
И неизлечимую болезнь человека, надежду.
В неизменном порядке иерархии,
Где Природа не изменяется, человек измениться не может:
Он всегда повинуется ее фиксированной мутации закону;
В новой версии ее истории, часто рассказываемой,
В вечно кружащихся циклах крутится раса.
Его разум заперт в границах вращающихся:
Ибо человек - это ум, за пределами мысли он не может парить.
Если б он смог оставить свои границы, он был бы спасен:
Он видит, но на свои более великие небеса подняться не может;
Даже окрыленный, он на родную почву назад опускается.
Он - пленник в своих сетях разума,
Он крыльями души бьет по стенам жизни.
Тщетно его сердце свою страстную поднимает мольбу,
Яркими Богами бесформенную Пустоту населяя;
Затем, разочарованный, он к Пустоте поворачивает
И в ее счастливом ничто освобождения просит,
Спокойной Нирваны своей мечты о себе:
В молчании кончается Слово, в Ничто - имя.
Обособленное от смертных множеств,
Божество несообщающееся он призывает
Стать возлюбленным его одинокой души
Или поймать его дух в пустые объятия,
Или свою копню в безучастном Все он находит,
Свою собственную волю он придает Неподвижному.
Приписывает Вечному гнев и любовь
И тысячи имен присваивает Невыразимому.
Нет надежды призвать Бога вниз в его жизнь.
Как ты принесешь сюда Вечного?
Нет для него дома в торопящемся Времени.
Тщетно ты ищешь в мире Материи цель;
Нет цели здесь, лишь желание быть.
Все в границах Природы идет всегда прежнее.
Посмотри на эти формы, что остаются недолго и уходят,
На эти жизни, что стремятся и борются, затем их нет уже больше,
На эти структуры, что не имеют живущей долго истины,
На кредо спасительные, что себя не могут спасти,
А гибнут в душащих руках лет,
Отверженные из человеческой мысли, фальшь, доказанная Временем,
На философии, что все проблемы донага раздевают,
Но ничего не решили с тех пор, как земля началась,
И науки всемогущие тщетны,
Которыми человек изучает, из чего сделаны солнца,
Трансформирует все формы, чтобы обслужить свои внешние нужды,
Он гуляет по небу, плывет по морям,
Но не знает, кто он и зачем он пришел;
На эту политику, архитектуру ума человека,
Что, облицованная злом и добром стена в человеческом духе,
Потрескавшийся дворец и, в то же время, тюрьма,
Гниет, пока царствует, и перед крахом крошится;
На революции эти, пьяного бога иль демона,
Сотрясающие человечества тело израненное,
Лишь чтобы раскрасить лик прежний новыми красками;
На эти войны, резню триумфальную, крушение, разорительное безумие,
Труд веков за час исчезает,
Кровь побежденных и венец победителя,
Который люди, чтобы быть рождены, должны оплачивать болью,
Лик героя божественный на членах сатира,
Величие демона смешано с полубога величием,
Слава, скотство и срам;
Зачем все это, грохот и труд,
Скоротечные радости, слез море извечное,
Страсть, надежда и крик,
Битва, победа, падение,
Бесцельное путешествие, что никак остановиться не может,
Бессонный труд, бессвязный сон,
Песня, крики и плач, мудрое и праздное слово,
Смех человека, ирония богов?
Куда ведет марш, куда паломничество движется?
Кто хранит карту маршрута или шаг каждый планирует?
Или сам по себе движущийся мир по собственной гуляет дороге,
Или ничего здесь нет, лишь Разум, что грезит:
Мир - это миф, которому истинным оказаться случилось,
Легенда, рассказанная себе сознательным Разумом,
Придуманная и сыгранная на притворяющейся почве Материи,
На которой он стоит в несубстанциональной Обширности.
Разум есть автор, зритель, актер и подмостки:
Разум лишь есть, и то, что он думает, зримо.
Если Разум есть все, оставь на блаженство надежду;
Если Разум есть все, оставь надежду на Правду.
Ибо Разум никогда коснуться тела Правды не сможет,
Душу Бога не сможет никогда Разум увидеть;
Он ловит лишь его тень, его смеха не слыша,
Когда он поворачивается от него к вещей тщетной видимости.
Разум есть ткань, сотканная из света и тени,
Где ошибка и правда переплели свои смешанные части;
Либо Разум - это брак по расчету Природы
Между неправдой и правдой, между болью и радостью:
Эту борющуюся пару разлучить ни один суд не может.
Каждая мысль - золотая монета из яркого сплава,
Ошибка и правда - ее аверс и реверс:
Таковы империалы чеканки ума,
Такого рода все его деньги.
Не мечтай живую Правду посадить на земле
Или сделать мир Материи домом для Бога;
Туда не Правда придет, а о Правде лишь мысль,
Здесь есть не Бог, а имя лишь Бога.
Если Сам здесь и есть, то он нерожден, бестелесен;
Он никем не является и не обладаем никем,
На чем же построишь ты тогда мир свой счастливый?
Отбрось свой разум и жизнь, тогда будешь Собой,
Абсолютным всевидящим вездесущим, одним.
Если есть здесь Бог, то о мире он не заботится;
На все вещи он смотрит бесстрастным взглядом спокойным,
Он обрек все сердца страдать и желать,
Своими неумолимыми законами он всякую жизнь ограничил;
Он не отвечает на невежественный голос молящего.
Вечный, тогда как эпохи трудятся ниже,
Непоколебимый, ничем, сделанным им, незатрагиваемый,
Он смотрит как на детали минутные среди звезд
На агонию животного и на удел человека:
Неизмеримо мудрый, он твою мысль превосходит;
Его одинокая радость в твоей любви не нуждается.
Его правда жить в мыслящем человеке не может:
Если ты хочешь Правды, тогда разум свой успокой
Навеки, убей бессловесным невидимым Светом.
Бессмертное блаженство не живет в человеческом воздухе:
Как сохранит могучая Мать свой спокойный восторг
Душистым в этой тесной и хрупкой вазе
Или поселит свой сладкий экстаз неразрушенным
В сердца, что могут земным горем быть уязвляемы,
В тела, что беззаботная Смерть может убить по желанию?
Не мечтай изменить мир, который спланировал Бог,
Не старайся его вечный закон переделать.
Если здесь есть небеса, чьи ворота закрыты для горя,
Там ищи радость, которую не можешь найти на земле;
Или в полусфере нерушимой,
Где Свет прирожден, а Восторг - это царь
И Дух - бессмертная почва вещей,
Избери свое место высокое, дитя Вечного.
Если ты есть Дух, а Природа есть твое платье,
Сбрось одежду и будь обнаженной собой,
Неизменная в своей неумирающей правде,
Навеки одна в безмолвном Одном.
Повернись тогда к Богу, ради него позади все оставь;
Забывая любовь, забыв Сатьявана,
Аннулируй себя в его мире1 бездвижном.
О душа, утони в его тихом счастье.
Ибо ты должна умереть для себя, чтобы высот Бога достигнуть:
Я, Смерть, есть ворота бессмертия".
Но Савитри ответила Богу-софисту:
"Сколько раз ты призовешь еще Свет, ослепить глаза Истины,
Сделаешь Знание ловушкой Неведения
И Слово - жалом, чтоб убить мою душу живую?
Предложи, о Царь, свои дары усталому духу,
Сердцам, что не могут терпеть раны Времени,
Дай тем, кто был привязан к телу и разуму,
Разорви те оковы и освободи в белом покое
Просящего убежища от игры Бога.
Конечно, дары твои велики, ибо ты - это Он!
Но как буду искать в нескончаемом мире отдыха я,
Поселившая могучей Матери бурную силу,
Ее зрение, направленное прочитать загадочный мир,
Ее волю, смягченную в огне солнца Мудрости
И пылающее молчание ее сердца любви?
Мир является парадоксом духовным,
В Незримом изобретенным нуждою,
Неудачным переводом для понимания создания
Того, Кто превосходит речь и идею вовеки,
Символ того, что никогда не может быть выражено в символе,
Неправильно произносимый язык, ошибочный и одновременно правдивый.
Его силы пришли из вечных высот
И погрузились в несознательную Пучину неясную,
И поднялись из нее, чтобы делать свою работу чудесную.
Душа - это фигура Непроявленного,
Разум трудится, чтобы мыслить Немыслимое,
Жизнь - звать в рождение Бессмертного,
Тело - вместить Неограничиваемого.
Мир не отрезан от Правды и Бога.
Напрасно ты вырыл мостом не соединяемую темную бездну,
Напрасно ты выстроил глухую стену без дверей:
Душа человека проходит через тебя в Парадиз,
Свой путь через смерть и ночь небесное солнце прокладывает;
Его свет виден на краю существования нашего.
Мой ум - это факел, засвеченный из вечного солнца,
Моя жизнь - дыхание бессмертного Гостя,
Мое смертное тело - Вечного дом.
Неумирающим лучом стал уже факел,
Жизнь уже стала силой Бессмертного,
Дом становится частью хозяйской и одного.
Как можешь ты говорить, что Истина никогда не осветит ум человека,
А Блаженство не сможет захватить смертного сердце,
Или Бог вниз, в им сделанный мир, спуститься?
Если в бессмысленной Пустоте творение встало,
Если была рождена из бестелесной Силы Материя,
Если Жизнь смогла подняться в бессознательном дереве,
Если зеленый восторг ворвался в изумрудные листья
И его смех красоты распустился в цветке,
Если чувство смогло пробудиться в ткани, в нерве и клетке
И серая материя мозга уловить Мысль,
И душа проглянуть из ее тайны сквозь плоть,
Как безымянный свет к людям не прыгнет
И из сна Природы не поднимутся силы неведомые?
Даже сейчас намеки светлой Правды, как звезды,
Встают в великолепии ума Неведения лунном;
Даже сейчас бессмертного Возлюбленного мы ощущаем касание;
Если дверь комнаты чуть-чуть приоткрыта,
Что тогда может воспрепятствовать вхождению Бога,
Кто воспрепятствует его поцелую спящей души?
Бог уже близко, Правда близка:
Если темное, атеистическое тело не знает его,
Должен мудрец отрицать Свет, свою душу - провидец?
Я не связана ни мыслью, ни чувством, ни формой;
Я живу в славе Бесконечного,
Я близка к Непостижимому и Безымянному,
И Невыразимый сейчас в моем доме - супруг.
Но, стоя на краю светлом Вечного,
Я раскрыла, что мир - это Он;
Я встретила Дух духом, собою - Себя,
Но я полюбила и моего Бога тело.
Я преследовала его в его земной форме.
Удовлетворить одинокая свобода не может
Сердце, что стало с каждым сердцем единым:
Я - депутат мира стремящегося,
Моего духа свободу я прошу ради всех".

Затем вновь зазвенел более глубокий крик Смерти.
Словно под тяжестью своего закона бесплодного,
Угнетенный своей собственной упрямой бессмысленной Волей,
Пренебрежительный, утомленный и сострадательный,
Прежний, нетерпимый тон он больше не нес,
А казался теперь голосом жизни, в ее неисчислимых путях
Трудящейся вечно и ничего не достигшей,
Из-за рождения и изменения, ее смертные силы,
Которыми она длится, прикованы к пограничным столбам
Широкого кружения расы бесцельной,
Чей ход все время спешит и остается все прежним.
В его долгой игре с Судьбою, со Случаем, Временем,
Убежденный в тщете победы и поражения в игре,
Подавленный своим грузом неведения и сомнения,
Который знание, похоже, лишь увеличивает и расширяет,
Земной разум отчаивается, сникает и выглядит
Старым, усталым и обескураженным работой своей.
Но разве при этом все было ничем, напрасно достигнуто?
Что-то великое сделано было, некий свет, некая сила,
Освобожденная от Несознания огромного хватки:
Она появилась из ночи; рассветы свои она видит,
Вечно кружащие, хотя ни один рассвет остаться не может.
Эта перемена была в далеко летящем голосе бога;
Его форма страха изменилась и допустила
Наше скоротечное усилие к вечности,
Хотя наброшены еще сомнения обширные
На грандиозные намеки невозможного дня.
Поднимаясь, великий голос крикнул Савитри:
"Раз знаешь ты мудрость, что превосходит
И вуаль форм, и презрение форм,
Встань, богами освобожденная видящими.
Если свободным ты сохранила свой разум от жизни стресса свирепого,
Ты могла бы стать как они, спокойной, всезнающей.
Но запрещает неистовое и страстное сердце.
Оно - буревестник анархической Силы,
Что мир желает поднять и оторвать от него
Нерасшифруемый свиток Судьбы,
Закон и правило Смерти и непостижимую Волю.
Спешащие действовать, нарушители Бога
Есть эти великие духи, те, у кого слишком много любви,
И те, кто как ты сформирован,
В узкие границы жизни пришли
С натурой слишком широкой, опережающей время.
Поклоняющиеся силе, к ней не испытывая ужаса,
Их гигантские воли потревоженные года вынуждают.
Мудрый спокоен; горы молчаливы великие,
Что встают непрестанно к недостижимому небу,
Что сидят на своей неизменной основе, их головы
Не грезят в неизменных владениях неба.
На свои устремленные вершины, величественные и спокойные,
Поднимая на пол пути к небу душу взбирающуюся,
Могучие посредники стоят довольные
Тем, чтобы наблюдать революции звезд:
Двигаясь с мощью земли неподвижно,
Они видят, как эпохи проходят, и остаются все прежними.
Мудрый мыслит эпохами, они слушают поступь
Далеких вещей; терпеливые, незадеваемые, они хранят
Свою опасную мудрость в своих глубинах сдержанной,
Что бы не погрузились в неведомое хрупкие дни человека,
Влекомого, как связанный левиафаном корабль
В пучину его громадных морей.
Смотри, как дрожит все, когда боги слишком близко ступают!
Все в движении, опасности, муке, разрываемое и поднимаемое.
Торопящиеся эпохи запнулись бы, если б слишком спешили,
Если бы сила с небес застала врасплох несовершенную землю
И незавуалированное знание поразило бы эти непригодные души.
Божества скрыли их ужасную силу:
Бог спрятал свою мысль и даже кажется, что он заблуждается.
Будь тиха и медлительна в мудром и медленном мире.
Ты могуча, ужасной богиней наполнена.
К которой ты взывала в тумане лесов на рассвете.
Не используй свою силу, как дикие души Титанов!
Не касайся установленных линий, древних законов,
Уважай покой великих, утвержденных вещей".
Но Савитри ответила огромному богу:
"Какой тишиной ты бахвалишься, о Закон, о Смерть?
Разве что с тупым взглядом инертно ступающих
Энергий чудовищных, скованных в круге застывшем,
Бездушных и каменноглазых с механическими грезами?
Напрасна надежда души, если неизменный Закон - это все:
Всегда ради нового и неизвестного продолжают настаивать
Эпохи спешащие, Бога оправдывая.
Какими бы были эры земные, если бы серая сдержанность
Никогда не была б взломана и великолепия вперед бы не прыгнули,
Взрывая свое неясное семя, когда бы медленная жизнь человека
Не прыгнула в спешке на внезапные великолепные тропы,
Божественными словами и человеческими богами открытые?
Не навязывай живым сердцам и умам
Неодушевленных вещей тупую фиксированность.
Бессознательное правило хорошо для животного племени,
Довольного жизнью под неизменным ярмом:
Человек поворачивает к более благородной прогулке, хозяин пути.
Я наступаю на твой закон живою ногою,
Ибо подняться в свободе я была рождена.
Если я могуча, дай моей силе раскрыться
Равным компаньоном сил незапамятных,
Либо дай моей бесполезной душе погрузиться,
Божества недостойной, в сон первозданный.
Я у Времени требую моей воли вечность,
Из его секунд - Бога". Смерть:
"Почему благородная и бессмертная воля
Должна нисходить до ничтожных трудов скоротечной земли,
Забыв свободу и путь Вечного?
Или это высокое использование силы и мысли -
Бороться с узами смерти и времени,
Вкладывать труд, который мог богов заслужить,
Биться и терпеть агонию ран,
Хватать тривиальные радости, что земля хранить может
В своем маленьком сундуке для сокровищ преходящих вещей?
Дитя, ты попираешь ногою богов,
Лишь чтобы жалких кусков от земной жизни добиться
Для любимого, отвергая освобождение главное,
Удерживая от близкого восторга небес
Его душу, которую снисходительные боги позвали?
Или твои руки слаще, чем площади Бога?"
Она ответила: "Прямо я иду по дороге,
Что проложили мне сильные руки, которые пути наши планируют.
Я бегу, где его сладкий, страшный голос командует,
Поводья Бога мной управляют.
Почему чертит он свою широкую схему могучих миров
Или наполняет бесконечность своим страстным дыханием?
Зачем он создал мою смертную форму
И во мне свои яркие и гордые желания посеял,
Если не для того, чтобы достигать, цвести во мне и любить,
Вырезая свой богато сформированный человеческий образ
В мыслях, в обширностях и золотых силах?
Далекое Небо может ждать нашего прихода в свой покой.
Легко небеса было Богу построить.
Земля его трудным делом была, земля славу
Давала проблемы, расы, борьбы.
Там есть зловещие маски, ужасные силы;
Там величие - богов создавать.
Разве дух, бессмертный и вольный,
Не свободен от хватки Времени?
Почему он пришел в Пространство смертного, вниз?
В человеке своему высокому духу Бог дал поручение
И написал скрытый декрет на вершинах Природы.
Это - свобода с душой навеки усаженной,
Обширной в границах жизни, в путах Материи сильной,
Строящей из миров вещество великое действия,
Чтобы делать прекрасную мудрость на месте грубо отброшенной пряди
И любовь, и красоту - из войны и из ночи,
Божественная игра, чудесная ставка.
Что за свободу имеет душа, которая не ощущает свободу,
Если не обнажилась она и не смогла поцеловать те оковы,
Что Возлюбленный обвил вокруг членов его партнера в игре,
Предпочтя его тиранию, в его объятия упав?
Чтоб прижать его крепче к своему безграничному сердцу,
Она принимает ограничивающий круг его рук,
Сгибается, полная блаженства, под его руками владеющими,
И смеется в его крепком объятии; чем более связана, тем более свободна.
Таков мой ответ на твои соблазны, о Смерть".
Неизменное отрицание Смерти крик ее встретило:
"Как бы ни была ты могуча, каково бы ни было твое тайное имя,
Произнесенное на тайных конклавах богов,
Твоего сердца эфемерная страсть не может разрушить
Железную стену завершенных вещей,
Которой великие Боги огородили их лагерь в Пространстве.
Кто бы ты ни была за своей человеческой маской,
Даже если ты - миров Мать
И бросаешь свое требование царствам Случая,
Космический Закон более велик, чем твоя воля,
Даже сам Бог повинуется Законам, им созданным:
Закон действует и никогда отменен быть не может,
Личность - на море Времени лишь пузырек.
Предвестница более великой Правды грядущей,
Твоя душа - своего более свободного Закона создательница,
Хвалящаяся Силой за нею, на которую она опирается,
Светом свыше, которого никто кроме тебя не видел,
Ты требуешь победы Правды первых плодов.
Но что есть Правда и кто может найти ее форму
Среди обманчивых образов чувства,
Среди толп гостей разума
И темных неопределенностей мира,
Населенного неуверенностями Мысли?
Ибо где есть Правда, и когда была ее поступь слышна
Среди нескончаемого шума базара Времени,
Который голос ее среди тысячи криков,
Что пересекают слушающий мозг и душу обманывают?
Или Правда - это высокое, но звездное имя
Или неясное и великолепное слово, которым мысль человека
Санкционирует и освящает выбор своей природы,
Желание сердца, надевающее знание как свое платье,
Идея взлелеянная, избранная среди избранных,
Фаворит мысли среди детей сумерек,
Который, высокоголосый, наполняет игровые площадки ума
Или заселяет свои дортуары в младенческом сне?
Все здесь висит между да Бога и нет,
Две Силы реальны, но друг для друга неправильны,
Два супруга, звезды в лунной ночи ума,
Что клонятся к двум противоположным сторонам горизонта,
Белая голова и черный хвост мистического селезня,
Быстрые и хромые ноги, мощные крылья и сломанные,
Тело неуверенного мира поддерживающие,
Великий сюрреальный дракон в небесах.
Слишком в большой опасности должна жить твоя высокая и гордая правда,
Пойманная в смертную малость Материи.
Все в этом мире есть правда, и все - ложь:
Его мысли в вечный шифр бегут,
Его дела разбухают в круглую нулевую сумму Времени.
Так, человек - бог и, одновременно, животное,
Несоизмеримая загадка, что создана Богом,
Форму Божества внутри освободить неспособная,
Существо меньшее, чем он сам и, в то же время, нечто большее,
Стремящееся животное, в тщету ввергнутый бог,
И не зверь, и не божество, человек,
Но человек, привязанный к земному труду, старается его превзойти,
Поднимаясь по ступенькам Бога к вещам более высоким.
Объекты есть кажимость, и никто не знает их правды,
Идеи - это предположения бога невежественного.
Нет дома у Истины в земной иррациональной груди:
И, все же, жизнь без рассудка есть клубок грез,
Но рассудок покоится над смутной пучиной
И стоит на планке сомнения.
Вечная истина со смертными людьми не живет.
Или, если она живет внутри твоего смертного сердца,
Покажи мне живой Истины тело
Или обрисуй мне черты ее лика,
Чтобы я тоже мог повиноваться и служить ей.
Тогда я отдам тебе назад твоего Сатьявана.
Но только факты здесь есть и Закон с его стальными границами.
Я знаю ту правду, что мертв Сатьяван
И даже твоя сладость привлечь его обратно не сможет.
Нет магической Правды, что оживила бы мертвого,
Нет такой силы земли, что могла б отменить некогда сделанное,
Нет радости сердца, что могла б, пережив смерть, продолжаться,
Нет блаженства, что убедило б снова жить прошлое.
Одна лишь Жизнь немую Пустоту может скрасить
И наполнить мыслью бессодержательность Времени.
Оставь тогда своего мертвеца и живи, о Савитри".
Женщина ответила Тени могучей,
И когда она говорила, смертность исчезла;
Ее Богиня сама в ее глазах стала зрима,
На ее лик лег свет, греза небес:
"О Смерть, ты тоже есть Бог, но, однако, не Он,
А лишь его собственная темная тень на дороге его,
Когда, оставляя Ночь, он начинает Путь вверх
И тянет за собой свою несознательную Силу цепляющуюся.
Ты - бессознательный и темный лик Бога,
Его Неведения знак нераскаявшийся,
Ребенок родной обширного и темного лона Неведения,
Зловещий запор на бессмертии Бога.
Все противоположности есть лица Бога аспекты.
И Много - это неисчислимый Один,
Один несет в своей груди множество;
Он - Имперсональный, непостижимый, единственный,
Он - одна бесконечная Персона, свой Мир видящая;
Тишина несет великую печать бессловесную Вечного,
Его свет вдохновляет вечное Слово,
Он - глубина Неподвижного и молчание бессмертное,
Чей белый не имеющий признаков пустой покой отрицающий,
И, в то же время, стоит Сам творящий, всемогущий Господь,
И наблюдает исполняемую формами Богов свою волю
И желание, что подгоняет полусознательного человека,
И сопротивляющуюся незрячую Ночь.
Эти широкие божественные крайности, эти противоположные силы
Есть тела Бога правая и левая стороны;
Существование сбалансировано между двумя руками могучими,
Лицом к лицу стоят разум и пучины неразрешимые Мысли.
Тьма внизу, бездонный Свет наверху
Соединены в Свете, но, разделенные разлучающим Разумом,
Противниками стоят лицом к лицу неразлучными,
Двумя противоположностями, для его великой Мировой задачи нужными,
Двумя полюсами, чьи течения Силу Мира необъятную будят.
В огромной тайне его Самости,
Размышляя с ровными крыльями над миром,
Он есть оба в одном, безначальный, бесконечный:
Превосходя оба, вступает он в Абсолют.
Его существо есть мистерия за пределами разума,
Его пути сбивают с толку неведение смертное;
Конечное, в своих маленьких частях огороженное,
Изумленное, не доверяет дерзости Бога,
Который смеет быть непридуманным Всем
И видеть и действовать, как может один Бесконечный.
Против человеческого разума в этом его преступление;
Будучи вовеки непознаваемым знаем,
Он является всем и, в то же время, превосходит мистическое целое,
Абсолютный, он в относительном мире Времени селится,
Всезнающий, вечный, родится к страданию,
Всемогущий, играет с Судьбою и Случаем,
Дух, но притом Пустота и Материя,
Неограничиваемый, вне пределов формы и имени,
Живет внутри тела, один и всевышний,
Является животным, божеством, человеком:
Спокойное, глубокое море, он смеется в катящихся волнах:
Универсальный, он - это все, трансцендентальный - никто.
По справедливости человека - это его преступление космическое,
Всемогущий, живет за пределами зла и добра,
Оставляя добро на его судьбу в мире жестоком
И зло на этой огромной сцене царить.
Всякое противостояние, спор и шанс кажутся,
Бесцельным трудом, но лишь для ограниченного чувства,
Для глаз, что видят часть и упускают целое;
Люди изучают поверхность, глубины отвергают их поиск:
Гибридная мистерия предстает взгляду
Или обескураживающее убогое чудо.
Но все же, в непреклонном самомнении Несознания точного,
В случайной ошибке Неведения мира
Есть план, Ум скрытый проглядывает.
Есть цель в каждой запинке, в каждом падении;
Развалившаяся полная беззаботность Природы есть поза,
Вперед шаг какой-то готовящая, результат какой-то глубокий.
Изобретательные ноты вставлены в мотивированную партитуру,
Миллионы диссонансов усеивают гармоничную тему
Эволюции огромного оркестрового танца.
Высшая Истина мир заставила быть;
Она в Материю себя завернула, как в саван,
Саван Смерти, саван Неведения.
Она заставила солнца гореть сквозь Пространство безмолвное,
Пламенные знаки ее непонятной Мысли
В бесформенной думе широкого размышления эфира:
Истина сделала из Знания завуалированный и борющийся свет,
Из Существа - неведающую, густую и немую субстанцию,
Из Блаженства - красоту неодушевленного мира.
В конечных вещах сознательный Бесконечный живет:
Вовлеченный, он спит в беспомощном трансе Материи,
Он правит миром из своей бесчувственной Пустоты спящей;
Грезя, он испускает разум, сердце и душу,
Чтобы искаженным трудиться, ограниченным на суровой земле,
Разломанное целое, он трудится сквозь точки разрозненные;
Его осколки мерцающие - это Мудрости алмазные мысли,
Его отражение тенистое - это наше неведение.
Он из немой массы в бесчисленных струях стартует,
Он формирует существо из мозга и нерва,
Создание чувствующее - из его удовольствий и боли.
Масса ощущений неясных, точка чувства,
Существует недолго, отвечая ударам жизни,
Затем крошится или, израсходовав силу, оставляет мертвую форму,
Огромную оставляет вселенную, где оно жило
Незаметным, незначительным гостем.
Но душа растет, запечатанная внутри его дома;
Свое великолепие и силу она дает телу;
Она следует целям в неведающем мире бесцельном,
Она придает смысл бессмысленной жизни земли.
Полубог-животное, человек пришел мыслящий;
Он барахтается в грязи и, в то же время, парит мыслями в небе;
Он играет и думает, смеется и плачет, и грезит,
Удовлетворяет свои мелкие страсти, как зверь;
Он сосредоточен на книге жизни изучающим взором.
Из этого клубка интеллекта и чувства,
Из узкого кругозора законченной мысли,
Наконец, в духовный разум он пробуждается;
Высокая наступает свобода, светлая комната:
Он замечает вечность, касается бесконечности,
В великие и внезапные часы он встречает богов,
Как более обширного себя он ощущает вселенную,
Делает Пространство и Время благоприятной возможностью,
Чтобы объединить высоты и глубины существа в свете,
В пещере сердца говорит тайно с Богом.
Но это - касания и моменты высокие;
Фрагменты верховной Истины осветили душу его,
Отражения солнца в водах спокойных.
Немногие отваживаются на последний высший подъем
И пробиваются через границы слепящего света наверху,
И ощущают вокруг дыхание более могучего воздуха,
Получают послания от существа более обширного
И купаются в его необъятном интуитивном Луче.
На верхнем Разуме есть высоты лучистые,
Купающиеся в сиянии Бесконечности,
Окраины дома Истины и близлежащие земли,
Поднятые бескрайние владения Разума.
Там человек может гостить, но не жить.
Свои просторы космическая Мысль разворачивает;
Ее мельчайшие части здесь - философии,
Поражающие детальной своей необъятностью,
Каждая чертит схему всезнающую.
Но еще дальше может подняться свет восходящий;
Там есть шири видения и вечные солнца,
Бессмертной светлоты океаны,
Горы-огни, штурмующие небеса своими вершинами,
Если жить там, все становится вспышкою зрения;
Горящая голова видения ведет ум,
Свой длинный хвост кометы Мысль оставляет;
Сердце пылает, озаряющее и провидящее,
И чувство зажжено в идентичности.
Самый высокий полет открывает самое глубокое зрелище:
В широком просторе ее неба родного
Интуиции молнии выстраиваются в ярком пучке,
Отыскивая из их тайников все скрытые истины,
Ее феерическое лезвие видящего абсолюта
Пробивается в запертые неведомые убежища себя,
Обыскивает уголки мозга небесные,
Освещает палаты оккультные сердца;
Острия ее копья открытия удар
В покров имени, щит формы вонзается,
Тайную душу всего обнажает.
Мысль там имеет солнечно светлые глаза откровения;
Слово, могучий и вдохновляющий Глас,
В покои сокровенные Истины входит
И срывает вуаль с Бога и с жизни.
Дальше раскинулись безграничного конечного просторы последние,
Космическая империя Надразума,
Буферное государство Времени, граничащее с Вечностью,
Для опыта души человека слишком обширное:
Под одним золотым небом там все собирается:
Силы, что строят космос, располагаются
В его доме бесконечной возможности;
Каждый бог оттуда своей собственной природы мир строит;
Идеи расположены, как группа солнц,
Где торжественно выстраивает свою компанию лучей каждое.
Мысль толпится в массах, одним взглядом охваченных;
Все Время - тело одно, Пространство - единая книга:
Там - вселенский взгляд Божества,
И там - границы бессмертного Разума:
Линия, что разделяет и объединяет полусферы,
Работу Богов закрывая,
Огораживая вечность от труда Времени.
В своем великолепном царстве вечного света,
Правящая всем, никем не правимая, верховная Истина,
Всемогущая, всезнающая и одна,
В золотой стране хранит свой дом беспредельный;
В его коридоре она слышит поступь, что приходит
Из Непроявленного, чтобы никогда не вернуться
До тех пор, пока узнано и увидено людьми не будет Неведомое.
Над простором и сверканием космического Зрелища,
Над тишиной бессловесной Мысли,
Бесформенный творец форм бессмертных,
Безымянная, называемая божественным именем,
Превосходящая часы Времени, превосходящая Безвременье,
Могучая Мать сидит в светлом покое
И на своих коленях Ребенка вечного держит,
Пестуя день, когда заговорит он с Судьбою.
Там - образ надежды нашего будущего;
Там есть солнце, которого ждет вся темнота,
Там гармония есть нерушимая;
Противоречия мира поднимаются к ней и едиными делаются:
Там есть Истина, чьи лоскутки - истины мира,
Там есть Свет, чьей тенью неведение мира является
До тех пор, пока Истина не уберет тень, ею отбрасываемую;
Любовь, которую наши сердца зовут вниз всякий спор исцелить,
Блаженство, к которому покинутые горести мира стремятся:
Оттуда слава приходит, на земле иногда зримая,
Визиты Божества к душе человека,
Красота и греза на лике Природы.
Там совершенство, что родилось из вечности,
Зовет к себе совершенство, рожденное во Времени,
Истина Бога, человеческую жизнь удивляющая,
Образ Бога, принимающий конечные формы.
Там - мир вечного Света,
В царствах бессмертного Суперразума
Живет Истина, которая свою голову здесь прячет в мистерии,
Ее загадка, которую неразрешимой считает рассудок
В материальной формы застывшей структуре,
Понятна, ее лик лишен маски,
Там есть Природа и вещей общий закон.
Там, в теле, из вещества духовного сделанном,
В очаге вечного Пламени,
Действие переводит движения души,
Мысль непогрешимо и абсолютно шагает
И жизнь - непрерывного богослужения обряд,
Жертвоприношение восторга Одному.
Космическое видение, духовное чувство
Ощущает всю Бесконечность, поселенную в конечную форму,
И сквозь дрожащий экстаз света смотрит,
Открывает светлый лик Бестелесного,
В правде мгновения, в душе мгновения
Может пить вино медовое Вечного.
Дух, который не один и бесчисленный,
Его мира2 одна бесконечная Персона мистическая
Умножает свою мириадную персональность,
На всех своих телах ставит своей божественности штамп
И в каждом, бессмертная и уникальная, сидит.
За каждым будничным действием стоит Неподвижный,
Задний фон движения и сцены,
Поддерживающий творение своим спокойствием и могуществом
И изменение - бессмертным равновесием Неизменного.
Безвременье выглядывает из часов путешествующих;
Невыразимое надевает мантию речи,
Где все его слова, как магическая нить, сплетены,
Двигаясь с красотой, вдохновляя их проблеском,
И свое предназначенное место каждая мысль занимает,
Записанная в памяти мира.
Обширная и имперсональная верховная Истина
Подбирает безошибочно час, обстоятельства,
Ее субстанция, чистое золото, всегда прежнее,
Но оформленное в сосуды для пользования духом,
Ее золото становится винным кувшином и вазой.
Все там - прозрение высшее:
Всечудесный делает из каждого события чудо,
Всепрекрасный является в каждом образе чудом;
Всеблаженный стучит в пульсе сердца с восторгом,
Чистая небесная радость - чувства использование.
Каждое существо там - Себя член,
Часть Всего миллиономысленного,
Претендент на Единство безвременное,
Сладость множества, радость различия,
Близостью Одного заостренные.
"Но кто может показать тебе славный лик Правды?
Наши человеческие слова могут быть лишь ее тенью.
Для мысли она - восторг немыслимый света,
Для речи - неописуемое чудо.
О Смерть, если б могла ты Истины коснуться верховной,
Ты стала б мудрой внезапно и существовать перестала бы.
Если бы наши души могли видеть, любить, уловить Истину Бога,
Ее нескончаемое сияние наши сердца охватило бы,
Наше существо по образу Бога переделано было бы
И земная жизнь стала бы жизнью божественной".
Затем Смерть последний раз Савитри ответила:
"Если верховная Истина свою здешнюю тень превосходит,
Отделенная Знанием и поднимающимися обширностями,
Какой мост может пересечь бездну, что она оставила
Между собой и миром-грезой, ею сделанным?
Или кто может надеяться принести ее вниз, к людям,
И убедить ступить на суровую землю ногами прекрасными,
Оставив свое недоступное блаженство и славу,
Расточая свое великолепие на земной бледный воздух?
Разве в твоих это силах, о красота смертных членов,
О душа, что бьется порвать мои сети?
Кто же тогда ты, прячущаяся в человеческом облике?
Твой голос несет звук бесконечности,
Знание с тобой, Истина сквозь твои слова говорит;
В твоих глазах сияет свет вещей запредельных.
Но где твоя сила, чтобы победить Время и Смерть?
Есть у тебя сила Бога, здесь возвести ценности неба?
Ибо правда и знание есть праздный отблеск,
Если Знание не несет силу, чтобы мир изменить,
Если Мощь не приходит, чтобы Истине дать ее право.
Слепая Сила, не Истина, этот невежественный сделала мир,
Жизнями людей повелевает слепая Сила, не Истина:
Силой, не Светом, правят миром великие Боги;
Сила - это руки Бога, печать Судьбы.
О человек, претендент на бессмертие,
Открой свою мощь, обнажи силу духа,
Тогда назад я отдам тебе Сатьявана.
Или, если Могучая Мать есть с тобой,
Покажи мне ее лик, чтобы ей я мог поклоняться;
Дай бессмертным глазам посмотреть в глаза Смерти,
Нерушимая Сила, коснувшись грубых вещей,
Смерть земли в бессмертную жизнь трансформирует.
Тогда может твой мертвый к тебе вернуться и жить.
Распростертая земля, наверное, поднимет свой взор
И почувствует близко к себе тело тайное Бога
И любовь и радость овладеют торопящимся Временем".

И Савитри смотрела на Смерть и молчала.
Казалось, словно в символической форме
Тьма мира почти уступила Небесному свету
И Бог не нуждается больше в Несознания ширме.
Могучая трансформация в ней наступила.
Гало живущего внутри Божества,
Сияние Бессмертного, что ее лицо осветило
И залило свои лучами дом ее тела,
Переливаясь через край, сделало воздух светящимся морем.
В пылающий момент апокалипсиса
Инкарнация откинула свою вуаль в сторону.
Фигура в бесконечности маленькая
Еще стояла и казалась самим домом Вечного,
Словно центр мира был ее душою самою
И все пространство широкое было лишь ее внешней одеждой.
Изгиб спокойной надменности далекого неба,
Нисходящего в земное смирение,
Ширь ее лба была сводом взора Всеведающего,
Ее глаза были двумя звездами, что наблюдали вселенную.
Сила, что была из вершины ее существа, воцарилась,
Поселенное в лотосовую тайну Присутствие,
Пришло вниз и овладело во лбу ее центром,
Где Господь разума в своей комнате контрольной сидит;
Там, посаженный на прирожденный трон концентрации,
В человеке он открывает третий мистический глаз,
Глаз Незримого, что глядит на незримое,
Когда Свет золотым экстазом его мозг наполняет
И Вечного мудрость выбор его направляет,
И вечная Воля захватывает смертного волю.
Оно двигалось в лотосе ее горла песни,
И в ее речи пульсировало бессмертное Слово,
Ее жизнь шагами души мира звучала,
Двигаясь в гармонии с космической Мыслью.
Как скользит солнце Бога в пещеру мистическую,
Где от преследующих богов он прячет свой свет,
Оно в лотос ее сердца скользнуло
И пробудило в нем Силу, что изменяет Судьбу.
Оно в глубину лотоса пупка влилось,
Поселилось в узком доме маленькой жизни-природы,
На страстях тела вырастило цветок восторга небес
И сделало желание небесным пламенем чистым,
Прорвалось в пещеру, где спит свернутая Энергия Мира,
И ударило тысячекапюшонную змеиную Силу,
Что, вспыхивая, поднялась и обвила наверху Самость Мира,
Соединила бессловесность Материи с тишиной Духа
И действия земли молчаливой силой Духа наполнила.
Так, измененная, она ждала Слова.
Вечность в глаза Смерти смотрела.
И живую Реальность Бога видела Тьма.
Затем Голос стал слышен, что казался самой тишиной
Или произношением бесконечности, спокойным и низким,
Когда она в сердце сна говорит с тишиной:
"Я приветствую тебя, всемогущая и победоносная Смерть,
Ты - грандиозная Тьма Бесконечного.
О Пустота, что для существования всего делает комнату,
Голод, что гложет вселенную,
Холодные остатки солнц пожирая,
И ест целый мир твоими челюстями пламени,
Опустошитель энергии, что сделал звезды,
Несознание, семян мысли хранитель,
Неведение, в котором Всезнание спит погребенное
И медленно появляется в его полой груди,
Неся ума маску Неведения яркого.
Ты - моя тень и мой инструмент.
Я дала тебе форму страха ужасную
И твой острый меч ужаса, горя, страдания,
Чтоб заставлять душу человека ради света бороться
В краткости его полусознательных дней.
Ты - его шпоры, подгоняющие в его работах к величию,
Хлыст, чтобы он к вечному блаженству стремился,
Его мучительная нужда в бессмертии.
Живи, Смерть пока, будь еще моим инструментом.
Однажды человек тоже узнает твое бездонное сердце
Безмолвия и мир3 размышляющий Ночи,
Вечному Закону послушание мрачное
И непреклонную жалость в твоем взгляде спокойную.
Но сейчас, о Могущество вечное, в сторону встань,
С пути моей инкарнировавшей Силы сойди.
Избавь сияющего Бога от твоей черной маски;
Освободи душу мира, которую зовут Сатьяваном,
Отпусти от своей хватки страдания и неведения.
Чтобы он мог встать, жизни и судьбы господин,
Делегат человека в доме Бога,
Друг Мудрости, Света супруг,
Вечный жених вечной невесты".
Она говорила; не убежденная Смерть сопротивлялась еще,
Хотя знала, еще отказываясь знать,
Хотя видела, видеть отказываясь.
Непоколебимо стоял этот бог, своего права требуя.
Его дух согнулся; его воля повиновалась закону
Его собственной природы, даже для Богов обязательного.
Двое, лицом к лицу стоя, с друг другом соперничали.
Его существо, как огромный форт тьмы, возвышалось;
Вокруг него ее свет рос, океана осада.
Пока Тень выдерживала, не повинуясь небу открыто:
Уязвляемый спереди, сверху теснимый,
Конкретная масса сознательной силы, он терпел
Ее желания божественного тиранию.
Пресс невыносимой силы
Навалился на его несклоненную голову и упрямую грудь;
Свет, как горящий язык, лизал его мысли,
Свет был в его сердце сверкающей пыткой,
Свет, великолепная агония, преследовал сквозь его нервы;
Его тьма бормотала, в ее погибая сиянии.
Ее повелевающее Слово приказывало каждому члену
И не оставило места для его воли огромной,
Что, казалось, выталкиваемая в некое пространство беспомощное,
Не могла снова войти, его пустым оставляя.
Он воззвал к Ночи, но она отступила, содрогаясь, назад,
Он воззвал к Аду, но угрюмо тот удалился:
За поддержкой к Несознанию он повернулся,
Из которого он был рожден, к своей широкой, поддерживающей самости;
Оно назад его отвело к пустоте безграничной,
Словно собою он сам себя поглощал:
Он воззвал к своей силе, но она его зов отвергла.
Свет съедал его тело, пожирал его дух.
Неизбежное он узнал, наконец, поражение
И, разрушаясь, оставил, форму, которую нес он,
Оставив надежду сделать душу человека своею добычею,
Заставить бессмертный дух быть смертным.
Далеко он бежал, избегая ее ужасных касаний,
И убежище нашел в отступающей Ночи.
В грезящих сумерках того символичного мира
Скрылась ужасная вселенская Тень,
Исчезая в Пустоте, из которой она вышла.
Словно лишенное своей изначальной причины
Ушло царство сумерек, из душ их стираясь,
И Сатьяван и Савитри остались одни.
Но не шевелились они: между фигурами их поднималась
Незримая, полупрозрачная, немая стена.
В долгой пустой паузе ничто не могло двигаться:
Все ожидало неизвестную непостижимую Волю.

Конец четвертой песни